Книга Инквизитор, страница 107 – Борис Конофальский

— Чего молчишь? Про Соллона то сразу всё выложил, а тут замолчал.

А Стефан молчал, видимо думал, что сказать, поглядывая то на Сыча, то на Волкова.

— А вот теперь, экселенц, можете брать кочергу, вот теперь разговор только начинается. — Говорил Сыч, — дальше он нам, по добру, ничего не скажет. Да, Стефан?

А Стефан угрюмо смотрел на Сыча и молчал.

Жечь людей калёным железом дело не весёлое. Мало кому по душе. Человек, которого жгут визжит, воет, бьётся в судорогах, извиваете и испражняется. А на железе отсеяться кусочки его кожи и жира, которые горят и воняют. Крики и вонь, вонь и визги — нормальному человеку такое не может нравиться. Волков ловил себя на мысли, что ему хочется встать, вырвать кочергу из рук Сыча и разбить калеке голову, лишь бы только он заткнулся. Но человека пытают не для того, что бы он молчал. Волков терпел, ждал. Он сидел на неудобной колоде, терпел боль в ноге. Как её не ставь и не вытягивай, она болела. А Сыч бросал кочергу в жаровню, и пока стражники мехами доводили железо до нужного цвета, он разговаривал со Стефаном:

— А ты хороший человек, Стефан. Ты сильный, висишь, терпишь, молчишь.

А вот тот, кого ты выгораживаешь, он тоже хороший человек, он тоже будет терпеть за тебя? А главное твои страдания бессмыслены. Понимаешь? Утром мы возьмём трактирщика, и он нам расскажет, от кого было письмо. Он то, точно терпеть не будет. Всё выложит. И что твои муки зря? Зря, зря ты уже и сам знаешь это. Пустое всё.

Сыч берёт покрасневшую кочергу. Подносит её к лицу калеки:

— Всего один вопрос, Стефан, ответишь, и мы уйдём, а ты полежишь, водички попьёшь. Отдышишься.

В ответ калека только жалобно всхлипнул и глубоко с надрывом вздохнул.

— Ну-ну, успокойся, хочешь, я отложу кочергу? Отложить?

— Да-а, — выдавил Стефан.

Сыч кидает кочергу в жаровню.

— А ты мне за это скажешь, от кого было письмецо. Да? Скажешь? Что было в бумагах? Ну! Говори, господин, коннетабль ждёт.

— Не знаю я, что было в бумагах, — выл Стефан, — не грамотный я.

— Верно, верно, а я больше и спрашивать не буду, что в них было, я у трактирщика спрошу. А ты мне скажешь от кого ты их принёс. Да? Скажешь?

Стефан завыл. Выл нудно, долго и противно. Сыч ждал, ждал, а потом взял кочергу:

— Упорствуешь, так и не кляни меня потом.

И снова вой огласил подвалы замка. И снова вонь горящей плоти поплыла с едким дымом вместе.

А волков морщился и пытался усесться поудобней. Да тяжко ему, было, слаб он ещё был.

Сыч подошёл к нему и заговорил тихо.

— А убогий то хитёр, и крепок, да крепок. Такой, может три дня молчать. Нам бы палача настоящего. Мыслю я, что того, кто дал ему бумагу он бояться поболе нашего.

— А может биться он ни кого то, а за кого то. — Произнёс Волоков.

— Это как, — не понял Сыч, — а так вы на мамашку его думаете. На ведьму.

— Да.

— Старая она?

— Старая.

— А что же, может и правда ваша, может, возьмём старуху да потолкуем с ней, может сынок то и обмякнет, как маманю тут увидит. — Размышлял в слух Фриц Ламме. — Только вот старуху жечь железом бес толку. Помрёт, а вот попугать можно. И её и сынка. Ну, так, что будем старуху брать?

— Тут пол древни брать нужно, — зло сказал солдат, — управляющий вор, старосты воры, ведьма, сынок её, трактирщик, мужики упрямые как бараны, барыни малахольные со служанками полоумными… Дьявольщина, а не деревня. — Он помолчал, тяжко вздохнул, в очередной раз попытался найти для ноги безболезненное положение, не нашёл. — Одного я не пойму, если этот, — он кивнул на Стефана, — нес письмо от кого то к госпоже, зачем тогда нужен трактирщик.

— И то верно, — Сыч поскрёб небритый подбородок, — а может барыня только трактирщику доверяет. Или боится, что проследить смогут.

— Уж больно хитро всё, — сказал солдат, — да и кто следить то за ней будет.

— Так вы же и будете, — усмехнулся Сыч.

И тут они услышали шаги, кто то шёл по коридору, и открылась дверь и на пороге появилась огромная фигура сержанта. Он улыбался, сложил руки на груди и крикнул в коридор:

— Давай его сюда!

Кто-то втолкнул в подвал человека, а за ним следом вошёл Ёган.

Сыч взял лампу, подошёл к человеку поближе, посветил и сказал улыбаясь:

— Он, экселенц, отравитель ваш.

Да, это был он — Эммануэль Соллон. Роскошный, упитанный красавец управляющий имением. Только теперь он уже был не роскошный и упитанный, Соллон заметно похудел, зарос щетиной. Его дорогая одежда была засалена и в пятнах. Он с ужасом глядел на голое тело в ожогах и язвах, и с трудом узнавал в нем Стефана. Управляющий шевелил губами, не издавая звуков. Волков с трудом встал, подошел к Соллону и спросил:

— Ты нанял рыцарей, чтобы убили меня?

Соллон мотал головой в ответ.

— Только отравить хотел, — съязвил Сыч.

Соллон опустил голову.

— В подвал его, сержант, и не дай Бог он убежит.

— Двух людей на стражу ставить буду, — заверил сержант.

Потом они вышли из провонявшего горелым мясом подвала на свежий воздух. Волков поглядел вверх и увидел, что в окне госпожи Ядвиги горит свет.

— Светает, а госпожа ещё не спит-то, — заметил Еган.

«И вправду, какого черта не спит эта женщина?» — подумал солдат, а вслух сказал:

— Сыч!

— Да, экселенс.

— Делай, что хочешь, пытай кого хочешь, но найди мне этого скомороха Ла Реньи. Теперь он мне нужен еще больше, чем раньше.

— Что ж, господин, тогда трактирщика брать надо.

— Слышал, сержант? — произнес Волков.

— Сейчас брать? — спросил сержант.

— Сейчас, — сказал Сыч — И весь выводок его бери, чтоб не разбежались.

— А куда ж их сажать? Все подвалы заняты.

— Придумай что-нибудь, — произнес солдат и пошел в свою башню.

Ёган шел следом.

Волкову очень, очень хотелось получить землю. Малая Рютте, что обещал ему барон в приданное за госпожу Ядвигу, казалось ему райской землей. О таком он никогда даже не мечтал. А теперь, такая вещь как земля с мужиками, выглядела реальностью, и единственной реальной преградой его мечте, был белозубый красавец ла Реньи, который мог увести дочь барона.

Он остановился, повернулся, и крикнул:

— Сыч!

— Да, экселенс.

— Найди мне его и получишь награду.

— Я сделаю все, что смогу, экселенс, — пообещал Фриц Ламме, и уже добавил, обращаясь к сержанту. — Я с тобой за трактирщиком поеду.