Книга Мощи святого Леопольда, страница 97 – Борис Конофальский

– Не платит? – Не верил Волков.

– Не платит, и все это знают.

– А зачем же их тогда берут?

– Свободные города берут, что бы отдать их вместо подати самому императору, я беру, что бы ввозить железо и вывозить соль без пошлины. Кто чем промышляет для того их и берут. В общем, не продавайте им свой товар. Лучше выкупите склад, если нужно я дам вам денег, поставьте часть товара себе во двор, продавайте его понемногу, не торопясь, и вы выиграете. Возьмёте вексель – они вас обманут.

– Вопрос уже решён.– Сухо сказал кавалер, который не верил ни одному слову Наума Коэна.– У меня нет сомнений в честности Кальяри.

– Это потому, что он позволил вам жить в этом прекрасном доме за небольшую плату?

Волков промолчал, но гость угадал. Этот прекрасный дом, да и само отношение банкира его подкупало.

– Этот дом Ренальди и Кальяри отобрали у одного барона и не могут продать уже два года, два года они платили сторожу, а теперь им нет нужды платить, да ещё и вы им приплачиваете.

– Как бы там ни было,– продолжи кавалер,– вопрос по продаже трофеев уже решён.

– Решён, значит, уже решён,– задумчиво произнёс Наум Коэн,– хорошо, если вы уже залезли в петлю, то оставьте себе хотя бы лазейку, что выскользнуть из неё. Не продавайте им всё.

– Что?

– Что самое дорогое среди ваших товаров?

– Пушки и аркебузы.

– Так не продавайте им пушки и аркебузы. Продайте всё остальное, чёрт с ними, но пушки и аркебузы оставьте, у вас большой двор, и большой дом, здесь всё поместится, а пушки и аркебузы вы продадите за серебро, а не за бумаги, на такой товар покупатель всегда найдётся.

– Я подумаю,– ответил кавалер, ему казалось, теперь, что может и прав этот Наум Коэн. Может быть и прав.

– И ещё, – сказал гость, уже вставая,– Кальяри даст вам четверть от вашего векселя, не соглашайтесь. Торгуйтесь, и он накинет сотню, а может и две, и тогда приходите ко мне, я дам вам больше, на две сотни от цены Кальяри больше. Обещаю. Прощайте.

Наум Коэн поднялся с лавки, поклонился и вышел на улицу. Ёган проводил его до ворот. Ужин был уже готов и все сели есть. Сели внизу, за один стол. Даже Брунхильда, почти госпожа, сидела со всеми вместе. И вроде была довольна, сидя по правую руку от господина. И все остальные были довольны и ужином и новым домом. Только сам господин был задумчив и серьёзен, ел, не глядя в дорогую тарелку. И не радовал его сегодня ни дом, ни ужин.

Старшим писарем при штатгальтере Ульрике служил господин Дёссель. Уже с раннего утра пахло от него чесноком и пивом, дорогая одежда его была сплошь заляпана. Лицо было красно от избытка крови, и живот его был велик, так велик, что пуговицы чудом удерживали чрево его в одежде.

Ёще за темно Волков со своими людьми всё разложил так, что бы считать было легко, он помнил, что говорил о господине Дёсселе Фабио Кальяри и готовился вести тяжкий счёт. Кавалер показывал рукой Дёсселю уздечки. Он вывесил уздечки на телегу, пересчитав их, ещё когда имперский писарь ещё не пришёл, и теперь не считая говорил:

– Сорок одна уздечка, почти все новые, ремонта ни одна не требует. Поршу по двадцать два крейцера.

Даже не взглянув на уздечки, Дёссель сказал писарю, что шёл следом за ними с бумагой и пером:

– Пиши, как говорит господин рыцарь.

То есть Дёссель не стал ни считать, ни проверять качество, пошёл дальше, указывая перстом на стопку тряпок и спрашивая:

– Это?

– Потники, восемьдесят два, не новые прошу по четыре с половиной крейцера за один.

– Пиши,– он снова не стал считать.– Тут что?

– Стремена. Тридцать одно стремя. Семь крейцеров каждое.

– Пиши.– Приказывал Дёссель.

Писарь что шёл за ними всё записывал.

– Сёдла,– сказал Волков, он решил попробовать завысить цену и поглядеть, что скажет старший писарь штатгальтера.– В двух телегах семьдесят одно седло, ни одному ремонт не нужен. Прощу за каждое талер.

Он попросил вдове больше, чем стоили сёдла и ожидал, что вот теперь-то Дёссель остановится или возмутится или ещё что ни будь, но тот спокойно сказал своё: «Записывай», и пошёл дальше, говоря:

– А тут у вас что? А доспехи. Чего и сколько?

Кавалер был удивлён, первый раз в жизни он так торговал, но виду не показывал, он говорил:

– Шлемы сорок шесть штук, наплечники девять, один не парный, рукавицы кольчужные восемь пар, наручи четырнадцать пар, перчатки «пластина» четыре пары. За всё прошу двести два талера.

Но вот тут-то Дёссель должен был хоть что-то спросить, но Дёссель только рукой махну и писарь заскрипел пером.

Дальше всё шло так же. Кирасы и поножи, пики и алебарды, арбалет и болты, и подводы и лошади и всё остальное, включая провиант и фураж, не считались и не оценивались. Всё записывалось со слов Волкова, и цена ставилась та, которую он просил. Когда всё было записано, а случилось это быстро, Дёссель сказал:

– Это всё?

– Да,– отвечал кавалер.

– А я слышал, у вас были пушки?

– Они не продаются,– сказал Волков, он, честно говоря, немного волновался, ну не выходил у него из головы разговор с Наумом Коэном.

Он оставил себе и пушки и двенадцать аркебуз, и то и другое Сыч уже вёз к нему домой.

– Ну, что ж всё – так всё.– Сказал писарь чуть разочарованно. Он помолчал и добавил:

– Нам надо обсудить всякие мелочи, господин рыцарь, знаю хороший кабак тут рядом, кабатчик сам варит пиво, у него и получается.

– Так пройдёмте, узнаю, наконец, что такое доброе пиво Ланна, – вот теперь Волков понял, почему Дёссель соглашался на любую цену, что просил кавалер.

Они пришли в не самый частый кабак, что видел кавалер. Сели говорить, но и разговаривать им долго не пришлось:

– Наверное, вас удивил мой способ торговли,– говорил писарь, подтягивая к себе огромную глиняную кружку с пивом.

Волков тоже взял кружку, отпил и в правду хорошего пива, хотя кружка была и не очень чистой, и спросил недолго думая:

– Сколько, господин писарь?

– Сто серебряных монет, сто талеров нашего славного курфюрста. – Отвечал Дёссель улыбаясь.

– О! Вы не милосердны.– Отвечал кавалер.– Может вас устроят пятьдесят монет нашего славного курфюрста?

– Я с вами, кажется, не торговался,– напомнил старший писарь, улыбаясь неприятно.

– Да вы не торговались, – согласился Волков,– семьдесят монет.

– Накиньте ещё десять, и по рукам,– сказал Дёсель.

– Восемьдесят?– Кавалер помолчал, прикидывая прибыль, что получит он от такой славной торговли, и кивнул головой.– Хорошо!