Онлайн книга «Герой должен быть один»
|
— Про Сизифа! — Про Тантала! — Уходи отсюда со своим Сизифом! — А ты — со своим Танталом! — А ты… Пустышка двумя подзатыльниками прервал этот диспут. — Про Сизифа не буду, — решительно заявил он. — Надоело. Лучше про Тантала. — Как он был басилеем Сипила, — подхватил Ификл. — И боги приходили к нему пировать! — И как он пировал с богами на Олимпе, — присоединился Алкид, стараясь перекричать брата. — А потом крал нектар с амброзией — и раздавал своим друзьям! — И разглашал им тайны богов! — И сказал Зевсу, что его жребий, жребий Тантала, прекраснее жребия Олимпийцев! — И украл золотую собаку Зевса из святилища на Крите! Подговорил эфесца Пандарея, тот собаку увез, а Тантал спрятал! — А потом поклялся страшной клятвой, что в глаза ее не видел! — И сына своего Пелопса принес в жертву! — А мясом его накормил богов! — А Зевс его — в Аид! На вечные муки! — Так ему и надо! Будет знать, как богов человечиной кормить! Вон Деметра плечо Пелопса слопала — и живот разболелся! Пустышка весело наблюдал за разгорячившимися братьями. — Конец сказки, — подытожил он. — Вы уже все рассказали. Близнецы растерянно переглянулись. — А бабка Эвритея говорит, — словно что-то вспомнив, зачастил Ификл, одновременно запихивая в рот остатки изюма, — что Тантал не басилеем города Сипила был, а богом горы Сипил! А я ей говорю, что она старая и ничего не понимает! Был бы Тантал богом — не попал бы в Аид! Врал бы себе дальше… безнаказанно. Вот! Алкид с сомнением шмыгнул носом. — Ну да! А если Тантал не был богом — чего ж Зевс его сразу молнией не треснул?! Еще когда он нектар крал или грубил Громовержцу… Зачем терпел-то? Я вот когда грублю — меня сразу… особенно — Автолик! Ты, Ификл, вечно удираешь, а я за двоих получаю, как Тантал! — Не ссорьтесь, — перебил мальчишек Гермий-Пустышка. — Оба правы. Был Тантал богом горы Сипил, был… да сплыл. Стал просто басилеем. Один гонор остался божеский, за что и пострадал. Теперь уже сомнение взяло обоих братьев. — Так не бывает, — хором заявили они. — Бог — он и в Гиперборее бог! Навсегда. Врешь, Пустышка! Гермий-Пустышка молчал, улыбаясь, — только улыбка его была не такая, к какой успели привыкнуть близнецы, два с половиной года назад познакомившиеся с Пустышкой в переулке возле базара. — Врешь, — уже не так уверенно повторил Алкид. Ификл и вовсе замолчал. — Врешь, — не сдавался Алкид. — Вот Аполлон: и папа у него бог, и мама — бог… то есть богиня! И у Афины… ее вообще Зевс из головы родил. И Гермес… — У Гермеса папа — бог, — поддержал брата Ификл. — Зевс у него папа! Как у Алкида… И осекся, испуганно захлопнув рот. — Мой папа — Амфитрион, — набычился Алкид. — А тебе я по шее дам! У меня свой папа, а у Гермеса — свой… — А мама у Гермеса — нимфа, — немного грустно сказал Пустышка. — Нимфа Майя-Плеяда, дочь Атланта. А у Диониса папа — бог, а мама — обычная женщина Семела, глупая дочь Кадма, основателя вашего города! И не только у Диониса… — А как же тогда отличить, где бог, а где не бог? — заморгал Алкид, забыв про болезненный вопрос отцовства. — Если так, то в чем разница? — Это как раз просто, — подмигнул обоим Пустышка. — Смотрите: вот вы оба — басилеи города Сипил. А я — бог горы Сипил. И я у вас спрашиваю — чей это город? — Наш, — не задумываясь, ответили близнецы. — А дворец чей? — Мой! — мгновенно выкрикнул Алкид; Ификл же только кивнул. — А дороги в городе чьи? — Мои, — на этот раз Ификл успел первым. — А люди? — Мои! — близнецы стали поглядывать друг на друга с недоверием и ревностью. — А гора Сипил, близ которой город? — Моя! — Нет, моя! — Нет, моя! — А я тебе войну объявлю! — А я тебе… я тебе… — Вот и видно, что вы люди, — покачал головой Пустышка. — Только человек говорит: «Это я, а это — мое!» И готов за это убивать. А бог горы Сипил сказал бы совсем по-другому… Тишина. Напряженная, внимательная тишина. — Бог сказал бы: «Это — я; а эта гора — тоже я! Каждый камень на ней — я, каждый куст — я, ущелье — я, пропасть — я, ручей в расщелине — я, русло ручья — я!» Вот что сказал бы бог… — А Зевс его молнией! — крикнул Ификл. — Да, Пустышка? — Кого, малыш? Если есть «я» и есть «мое» — тогда можно молнией… Огонь, грохот — и «я» исчезло, а «мое» стало «ничье» и вскоре будет «чьим-то»! Но если все — «я», тогда кого бить молнией? Камни, ручей, птиц, кусты, ущелье — кого? Гору — молнией? — Гору! — закричали оба. — Всю гору? — Всю! Стереть с лица земли! Трах — и нету!.. — Стереть с лица земли? Но богиня Гея говорит про землю: «Земля — это я!» А горный ручей впадает в реку Кефис, и бог реки говорит: «Река — это я!» Вода в реке, тростник по берегам, мели, перекаты, галька — я! — И его молнией, — неуверенно пробормотали близнецы. — И Гею — молнией… всех — молнией… Гермий молчал. «Весь мир — молнией? — молчал Гермий. — Из-за одной горы? Молний хватит-то?..» — Так вот почему Зевс не трогал Тантала, пока тот был богом! — вырвалось у Ификла. — Я — это гора, камни, кусты… нельзя из-за одного меня весь мир — молнией! — А потом он украл золотую собаку, — Алкид положил руку на исцарапанную коленку брата. — И сказал про собаку: «моя»… И про жребий сказал: «мой». Мой жребий прекраснее жребия Олимпийцев! Так и стал из бога — просто басилей… Сына своего не пожалел — сын не «я», сын «мой», чего его жалеть?! В жертву его!.. Ификл с непонятным трепетом огляделся вокруг. — Этот дом — мой? — он словно пробовал слова на вкус. — Этот дом — я? Дерево — я? Лепешка — я? Нет. Глупо это прозвучало, глупо, по-чужому, не так… Взгляд мальчика упал на брата, и что-то зажглось в глубине этого взгляда. — Ты — это я, — Ификл радостно хлопнул Алкида по плечу. — Ты посмотри на себя, Алкид! Ты только посмотри на себя! Ты — это я! Понял? — Я смотрю, — Алкид не отрывал глаз от лица Ификла, — я смотрю… на себя. Ты — это я! Правильно? — Правильно! — Правильно, — согласился Пустышка. — Вы даже не представляете, парни, до чего это правильно. Ну а теперь — пошли драться! |