Книга Сетерра. 2. Тайнопись видений, страница 18 – Диана Ибрагимова

Портреты выставлялись в общественных местах и магазинах, чтобы женихи могли присмотреть себе жену. Уникоми стоили дорого, и парень из бедного рода попросту не смог бы их купить. Если юноша был состоятелен и ему очень понравилась девушка, он приобретал бóльшую часть портретов, и тогда невесту отдавали замуж без лишних слов. В иных случаях устраивали что-то вроде торга.

Ясурама побеседовал с другом еще час и нехотя отправился домой. Его комнаты были ярче и просторней. Шелк на стенах не так выцвел, и в кухонных шкафах, помимо глиняной посуды, стоял расписной фарфор, подаренный благодарным за сбывшееся видение чиновником. Ясураме прислуживали двое интеллигентных молодых людей, похожих на тени, а у Доо был только шумный болван Осита, которого даже не воспитали как следует, прежде чем продать Цу-Дхо.

Друг был худшим из предсказателей, и заговаривать с ним, если ты выше по рангу, считалось зазорным, но Ясурама вырос вместе с Доо, и его всегда тянуло в маленький домик с простой обстановкой, где было уютно от тесноты и веселой болтовни прыщавого мальчишки.

Ясурама прошел в комнату, сел у окна и вынул из рукава табличку. Девушка была юна и прекрасна. Ее звали Сэй, и розовый цвет платья очень ей шел, как и астры, и рубиновый гребень в причудливо уложенных волосах. Сэй наверняка давно замужем, поэтому таблички продали по дешевке, и кто-то из мэджу пронес их в храм, зная, что в месте, где живут одни мужчины и не на чем отдохнуть глазам, такие вещи ценятся на вес золота.

Раньше портреты радовали Ясураму, но сегодня он окунулся в печаль, одолевавшую его все чаще и особенно поздней осенью. Ему исполнилось уже тридцать шесть, и обет безбрачия давно перестал быть просто словами, которые, будучи юнцом, Ясурама не понимал.

Он попал в храм в семь лет, как и Доо, и другие провидцы. И все они жили здесь, будто в тюрьме. Подобные среди подобных. Некоторые счастливцы умудрились найти свою симпатию в детстве и воображали ее в фантазиях, а порой до того сходили с ума, что пытались связаться с ней. Они никогда не брали у мэджу уникоми, боясь разглядеть в чертах очередной невесты свою возлюбленную. Это было бы чересчур жестоким ударом.

Ясурама покрутил в руках портрет Сэй, отпер тайную шкатулку, ключ от которой всегда носил на шее, и спрятал табличку среди десятка других, раздобытых Доо. Провидца давила меланхолия, и он порой готов был проклинать порядки храма, по которым считалось, что женщины не должны ступать за ворота и смущать мысли предсказателей, загрязняя их канал и отвлекая от видений. Что толку от этих правил, если каждый обитатель храма все равно находил способ думать о недоступном?

Не поддавались соблазну только младшие ученики и Кайоши-танада, но касательно последнего Ясурама сомневался, что он вообще человек. Первый провидец императора не общался ни с кем, кроме Цу-Дхо, и у его слуг невозможно было узнать ничего интересного, потому как все трое преднамеренно были неграмотные и немые.

* * *

Городская тюрьма находилась на окраине Эль-Рю. Людей здесь держали от силы несколько суток, потому что Царство не выделяло денег на еду для заключенных. Суд происходил быстро, и шансов на побег у пленников не было. Если преступление считалось серьезным, за них приносили выкуп, а когда платить оказывалось некому – казнили. Липкуд на этот счет и не чесался: вряд ли его проступок тянул на большой штраф.

Камера была маленькая, полуподвальная и до одури холодная: через забранное решеткой окошко под потолком дул сырой ветер. Вскормленная дождевыми потеками плесень цвела и вдохновенно воняла по всем углам. Ползли тут и там трещины, штукатурка во многих местах обвалилась и мешалась под ногами.

– Ну, бывало и хуже, – сказал Липкуд, оценив обстановку.

Элла пожала плечами:

– Отдельно нас н-не посадили, так что мне нравится.

Косичка подошел к стене, внизу желтой от мочи, поприветствовал колонию клопов и вперился взглядом в каракули, оставленные прошлыми узниками.

– Т-ты что там высматриваешь? – спросила Элла, болтая ногами.

Она сидела на лавке, прибитой к стене, и теребила соломинку.

– Да, может, тут кто-то записал таинственную историю своей жизни, – пробормотал Липкуд. – Я такие вещи не упускаю.

Но ничего похожего на буквы не было, и Косичка разочарованно цыкнул. Он достал из кармана красный мелок и принялся рисовать большого, в собственный рост, человечка.

– Что это ты д-делаешь? – оживилась Элла, приподнимаясь и вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть.

– Запечатлеваю историю! Пусть народ фантазию развивает и слагает потом легенды про шамана. Вот увидишь, скоро очередь в эту камеру выстроится, а то скука тут смертная. – Косичка сунул Элле уголек. – Давай-ка, помоги мне. Рисуй страшные ветки, как на том болоте, где мы были. Я потом холмы с гробами добавлю.

Девочка принялась за дело с завидным энтузиазмом.

Липкуд намалевал страшнючее лицо и ударил в него кулаком с воинственным воплем:

– Проклятый Косичка! Ты и твой большой рот! Все ты мне испортил! Меня бы уже по театрам разрывали, а ты!

Он ударил еще раз, потряс ушибленной рукой, вздохнул и ссутулился. Притихшая Элла похлопала его по спине.

– Ну зачем я ляпнул, что ты порченая! – Липкуд взъерошил без того лохматые волосы и яростно потер лицо, оставив на нем красноватые следы.

Выглядел он чучелом, несмотря на попытки Эллы пригладить огненную проволоку на голове.

– Д-давай я тебе косички заплету, – предложила она, когда уголек закончился. – Т-только достань свою гребенку.

Липкуд оценил рисунок – воинственный косоротый человечек в окружении черных ветвей, позади холмы с гробами и угольное пятно в роли шамана, – хмыкнул и в силу частичной грамотности подписал: «Лидяной колдун на клатбище».

Потом он уселся на лавку и несколько минут сосредоточенно рылся в карманах. Быстро темнело, и становилось холодно. Подвальная тюрьма зимой – хуже не придумаешь. Эдак окоченеть недолго, и никакой морозной болезни не понадобится.

Отыскав расческу, Липкуд сунул ее девочке, шмыгнул носом и зевнул, глянув на дождевые струи, лившиеся за окном. В свете фонарей блестели мокрые металлические прутья. Брызги залетали внутрь, разбавляя спертую вонь.

Элла возилась с волосами, разбирая и вплетая в пряди шнурки, подвязки и ленты разных цветов. Липкуд осоловело пялился на рисунок, в полутьме ставший почти невидимым и очень мрачным. Наверху проехала повозка, и в окно плюхнулась добрая пригоршня воды из лужи. Косичка нехотя подвинулся в глубь камеры.

– Слушай, – сказал он через некоторое время. – Тебе не кажется, что шаман на нас смотрит?

Элла перестала распутывать очередной колтун и воззрилась на угольное пятно.

– Д-думаешь, смотрит?