Онлайн книга «Отец и мать»
|
– О Пресвятая Дево, Мати Господа Вышняго, Всемилостивая Заступнице и Покровительнице всех к Тебе с верою прибегающих! Призри с высоты небесныя славы Своея на рабов Божиих Любовь и Марию и на нас, припадающих ко подножию Твоему, услыши смиренную молитву нас, грешных и недостойных рабов Твоих, и принеси ю пред возлюбленнаго Сына Твоего… Мария, чуть послушав и щёлкнув зубами, будто бы кость перегрызала, ушла в свою комнату, кинулась на кровать. – …О, Преблагословенная Богородице! Ты, именуемая Скоропослушнице и всех скорбящих Радосте, услыши и нас, скорбных. Ты, именуемая Утоление печали, утоли и наши душевные болезни и печали. Ты, Купино Неопалимая, сохрани мир и всех нас от вредоносных огненных стрел вражиих. Ты, Взыскание погибших, не попусти нас погибнути в бездне грехов наших. Ты, Целительнице страждущих, исцели и нас, уязвленных от немощей душевных и телесных. Ты, Нечаянная Радосте, радостию спасения Твоего отъемли от нас страх грядущаго мучения. Ты, Споручнице грешных, буди и нам, грешным, Благосердою Споручницею покаяния и спасения нашего… Мария, очевидно прислушиваясь, ворочалась, ёрзала на кровати. Та железно и тяжко клацала пружинами и стыками. – …На Тебе по Бозе все наше упование возлагаем, буди нам выну Неусыпная Ходатаица и Всесильная Предстательница пред Сыном Твоим, Господом нашим Иисусом Христом. Укрепи в нас веру в Него, утверди в любви Его, научи нас любити и славити и Тебя, Пресвятую Матерь Божию, Преблагословенную Марию. Вседержавному Покрову Твоему, Богородице, вручаем себе на вся веки… Наконец, Мария, отчего-то на цыпочках, вернулась к божнице, опустилась на колени, обняла сестру, положила на её плечо голову: – Прости, Катя. Вижу, поди ж, не слепая: добра ты мне, дурной и пустоголовой, желаешь, да я-то, пойми, хочу жить по-своему. Екатерина обняла сестру, и обе заплакали. – Ты, Маша, если согрешить когда захочешь, – Матерь Божью хотя бы двумя-тремя словечками помяни, – всхлипывала Екатерина, крепче притискивая к себе сестру. – Верь как ребёночек: Она тебе пособит, направит тебя, отвратит от пагубного шага. Дай слово. – Ладно, ладно, помяну, – хлюпала, как девчонка, покрасневшим носом Мария. – Я так хочу, чтобы ты была счастливой! – И я хочу того же тебе! Поучи меня молитвам. – Повторяй за мной. Повторяла, даже поклоны била и весьма усердно. Екатерина с тревогой, но и с надеждой думала: «Может, выправится девка? Наша пасковская порода, говорит мама, не шаткая». * * * Однако проходили дни, недели, уже и месяц позади – Мария не спешила ни на работу устроиться, ни к учёбе пристать, хотя на курсы швейного дела Екатерина привела её только что не за руку, и даже записала у завуча, и даже в класс-мастерскую легонько подпихнула в спину. И с утра Мария, надевая самолучшую одёжку, подкрашиваясь и подпудриваясь, уходила из дому и лишь к вечеру, а то и под самую полночь, возвращалась. И табаком, и вином от неё несло; а в глазах, мрачнела Екатерина, «блудливо посвёркивало». Старшая сестра – с допросом, взыском. И снова уговаривала, стыдила, притопывала ногой, но сорваться, нагрубить, замахнуться уже не позволяла себе. Мария молчком выслушивала, притворно позёвывая, и, наконец, отмахнувшись рукой, одетой заваливалась на кровать, блаженно потягивалась и могла сказать: – Эх, Катя, какой, я тебе скажу, ухажёр вокруг меня сегодня вился! Обещал на «Победе» покатать, омулями угостить. Екатерина с горечью поняла очевидное и, возможно, неотвратимое: как сказала младшая однажды, что хочет жить по-своему, так, похоже, и жить-бедовать ей век свой. «А Васька слушает да сметану ест», – вздыхала старшая. Бывало, младшая закипятится: – Катя, до чего же ты нудная! С виду такая молодая и смазливая, овечка овечкой, а внутрях – старуха старухой. Карга! – Но как, как, скажи, мне тебе помочь, Маша? – Ты себе помогла бы: без мужика живёшь. Хм, во где грех, так грех! Молодая, красивая, образованная, а – бобылка самая последняя. Что, не грех, скажешь, свою молодость губить? Бери пример с мамы: подцепила себе мужичонку, Ваньку-Встаньку, – и в ус не дует. – Замолчи, несчастная! Чтоб больше я не слышала и полсловечка дурного о маме! Поняла? – Поняла, поняла. Эх, в Переяславку, что ли, укатить? Дом наш пустует: мама-то подчистую перекочевала к дяде Ване. Буду жить одна – у-ух, раздолье! А, Катя, как думаешь: уехать мне, чтоб твою нежную душеньку не изводить? – Чумная! Опустишься ты там до обезьяннего состояния. – Зато вольно буду жить. Чё хочу – то ворочу. Так-то! Со швейных курсов, за пропуски, а также за дерзость с мастерами, Марию вскоре отчислили. Мать прознала о проделках младшей – приехала. Отчестила дочь, сырой столовой тряпкой по лицу отхлестала, за космы оттрепала, ладошкой по спине хлопнула: – Сатанинское племя выросло! Ни учиться, ни работать. За что, скажи, отец погиб на фронте, за что все мы муки мученические приняли? Чтоб ты вот такой дурындой заделалась? У-у, прочь с глаз, идолюга! Мария неторопливо, с горделивым достоинством в движениях оправила растрёпанные волосы и одежду. Внезапно, но по привычке, – руки в боки и безобразно осклабилась, очевидно ёрничая, в лицо матери. – У-у! – замахнулась та, но не ударила. Как-то обессиленно-вяло опустилась на табуретку. – Загоню тебя в Переяславку, на ферму, в навоз, в лапы бригадирихи Галки Кудашкиной на перевоспиталовку, – будешь знать! – Да я сама, поди, скоро прикачу. Дом-то наш пустует? Не сгорел, не провалился под землю? Ладушки! А коровник, мама, я не боюсь. И Галку куда следует отправлю. Ещё увидишь: и сама в звеньевые или в бригадирихи выдерусь. Буду вас, лентяев колхозных, гонять! – Ой, ой! – рассмеялись и мать, и Екатерина. – Пугалó бы пýгало пýганного! Однажды, крадучись, впотьмах ночи, Мария попыталась провести в свою комнату какого-то парня. Они загрохотали в сенях, своротив жестяное корыто, запнувшись о вёдра. Екатерина проснулась, включила свет, встала на пороге и не пропустила «полуношников» в свой дом; от обоих омерзительно разило винным перегаром. Худосочную Марию подкашивал хмель; она, похоже, не понимая, что творит, кинулась с кулаками на сестру. Однако её спутник, по виду вполне приличный молодой человек, решительно и благоразумно удержал её и, извиняясь перед очевидно поразившей его величавой строгостью и утончённой красотой Екатериной, утянул за собой: – Маша, я же предлагал тебе сразу: пойдём ко мне в общагу. А вы, хозяюшка, пожалуйста, извините нас. Да-а, перебрала ваша сестрица. Говорил ей: хватит, Маша, а она: наливай. Наливай да наливай. Отчаянная, однако, девушка. Ещё раз извините. Спокойной ночи. Мария вернулась под утро, рывками, охапками сбросала, клокоча злобой, в чемодан свои вещи: |