Онлайн книга «Мессия очищает диск»
|
Терпи, сэн-бин, монах-воитель… и помни: истинному человеку Будды запрещено носить оружие и убивать, но в умелых руках и палочки для еды – оружие, а для прозревшего сердца и меч подобен кисти для каллиграфии! Что же касается насилия, то напавший на монаха-подвижника недостоин имени человека, и творящий зло покушается не на жизнь чужую – на гармонию мира покушается он! Вот гармония эта и обрывает нелепую жизнь злоумышленника святыми руками со знаком тигра и дракона! Глядишь, в следующем перерождении зачтется глупцу, что был он убит достойным архатом… Пот и труд, и суровость наставника. Ровно в полдень – трапеза. Чай и злаки вместо горячительных напитков и мяса; рис, соя и кунжут, травы и коренья, молодые побеги бамбука и дикая капустка – хвала повару Фэну, хвала его искусству, позволяющему, несмотря на запреты и ограничения, ощутить в утробе рай Будды Амитабхи! И после трапезы – один час для отдыха. Всего один, невозможно короткий час. В первый же день монашества Маленький Архат незаметно подсказал Змеенышу, задержавшись на миг около Цая и шепнув, ни к кому вроде бы конкретно не обращаясь: – Новички не отдыхают. Как правило, первым делом они идут осматривать оружейную… И Змееныш покорно двинулся осматривать Большой зал оружия. Да, в этом арсенале хватало всякого добра, чтобы пять раз вооружить до зубов всех монахов, невзирая на ранги старшинства, а потом еще трижды снабдить вооружением слуг с домочадцами. Молодые иноки как завороженные переходили из палаты в палату, время от времени поднимая какую-нибудь алебарду-юэ или боевой клевец, геройски размахивали кривыми мечами-дао и прямыми клинками-цзянь, недоуменно вертели в руках диски с прорезями или боевые кольца совершенно странной конструкции… Час пролетал подобно мигу. И вновь наступал черед воинского искусства, но уже не общий для всей братии: отдельно строились новички, отдельно – «опоясанные веревкой», отдельно от тех и других – знатоки-шифу, хранители секретов и умений. И – что сразу заинтересовало Змееныша – в отличие от мирских школ и школ иных обителей, здесь никогда не допускали свободного поединка (пусть даже и учебного, пусть по договоренности!), если монах-воин провел в усердных занятиях менее трех лет. До того – нет тебе соперника, нет тебе помощника! Сам трудись! Воистину: Пока готовится рука Для ноши кулака — Пройдет снаружи год иль два, В душе пройдут века! И на закате – ужин. – Спину ровнее! И треск бамбуковой палки. …Змееныш пятую неделю смотрел и размышлял, поглаживая бритую макушку. Он видел невероятно богатую обитель, обладавшую собственными землями, которые обрабатывали тысячи крестьян; имевшую филиалы по всей Поднебесной, включая даже государство вьетов и Страну Утренней Свежести; Шаолиню подчинялись четыре окрестных монастыря – Ба Ми-сы, Ен Дай-сы, Хуэй Сань-сы и Бай Лоу-сы – подобно тому, как феодалы-хоу и князья-ваны подчиняются Сыну Неба, и да простят нас за рискованное сравнение!.. А вдоль стены внешних укреплений благочестивой обители близ горы Сун постоянно дежурили стражи. Скорее это напоминало Училище Сынов Отечества или Академию Ханьлинь, привилегированнейшие учебные заведения Северной Столицы; если только влиятельность Сынов Отечества и славу мужей-ханьлиней увеличить десятикратно. И все равно над обителью, превратившейся в колыбель чиновников тайной службы, стояла уже изрядно потускневшая и развеянная северным ветром, но еще достаточно грозная тень Пути Дамо, Бородатого Варвара, заложившего основы нынешних славы и влияния. Чего хотел великий Бодхидхарма?! Неужели – всего лишь процветания?! 2
– Сегодня ночью наш друг Фэн опять пойдет в Лабиринт, – негромко бросил Маленький Архат, шаркая сандалиями по сухой опавшей хвое. Змееныш Цай не ответил. Лазутчик жизни никогда не жаловался на память. Он способен был с одного прочтения запомнить наизусть свиток длиной в два чи, слово в слово повторить единожды услышанное донесение, опознать мельком виденную птицу в шумной говорливой стае, но понять связь меж теми внешне бессмысленными причинами, на основе которых Маленький Архат предугадывал грядущий поход повара в Лабиринт, было выше его сил. – Как ты догадался? – спрашивал поначалу Змееныш. И Маленький Архат начинал обстоятельно излагать, что если на рассвете было пасмурно, но к полудню распогодилось; если у главного воинского наставника пробивалась привычка ежеминутно чесать кончик носа, а у занимающегося с новичками шифу – привычка отрываться на учениках чаще обычного; если к патриарху приезжали важные гости из внешнего мира, но, в свою очередь, если повар Фэн с утра не менее двух раз вносил изменения в записи на своем деревянном диске, то гости из внешнего мира не так важны, зато рассветная облачность становится почти обязательной, а главный воинский наставник при этом может прийти к новичкам с целью лично проверить успехи, но может послать кого-нибудь из помощников, и тогда уродливый повар непременно притащится тоже, будет стоять, смотреть и в конце сотрет на диске всего один знак, хотя ничего взамен не напишет; впрочем, если в Зале духа при этом патриарх заговорит о монахах-воителях, способствовавших изгнанию монголов… В конце концов Змееныш, даже честно запомнив весь ворох причин, напрочь терялся и предпочитал изменить тему разговора. Малыш в рясе иногда казался ему небожителем, олицетворением ледяной нечеловеческой рассудительности; иногда – запертым в тюрьму детского тела преступником, ожидающим очередного пятидневного [42] приказа об усилении пыток; иногда – просто ребенком. Последнее случалось редко. Солнце пригревало, пахло смолой и цветущим сафлором, в кустах гордо свиристела невзрачная пичуга, считавшая себя по меньшей мере близкой родственницей огненной птицы фэнхуан; час отдыха подходил к концу, и оба – Змееныш и Маленький Архат, – не сговариваясь, двинулись прочь из сосновой рощи. В просвете между ближайшими стволами мелькнула чья-то фигура, и вскоре монах лет тридцати с небольшим подбежал к ним. – Как играть на железной флейте, не имеющей отверстий?! – брызжа слюной, торопливо спросил он у Змееныша. Лицо монаха, интересующегося флейтой, напоминало яблоко, давно выедаемое изнутри прожорливым червем. – Понятия не имею, – честно признался Змееныш. – Не имею, – забормотал монах, – не имею… не имею понятия… не имею! Он захлопал в ладоши, запрыгал на месте, потом низко-низко поклонился Змеенышу и побежал прочь. |