Онлайн книга «Веселая жизнь, или Секс в СССР»
|
– Нет… – ответил я, испытывая странное стеснение в сердце. Рукой, полной фальшивых перстней и браслетов, она подала мне ведомости. Я сел, начал листать и понял: тут надолго. – Знаете, Виолетта… – Просто – Лета. – Вы торопитесь? – Нет, я уже выпила яд. – Ах, ну да… – кивнул я, вспомнив, что соперница по ходу пьесы подсунула ей кубок с отравленным вином. – Может, вы хотите досмотреть спектакль? – Не очень. – Глупая пьеса. Хуже только про сталеваров. – Да уж… – Вы изучайте, а я пока переоденусь. Она повернулась, увлекая за собой тряпичный колокол платья, и вышла, пахнув на меня молодой женской тайной. Шлейф едва успел выскользнуть в захлопывающуюся дверь. Любовь актрисы, подумал я, наверное, отличается от любви обычной женщины, как пряный коктейль в кафе «Метелица» от портвейна «Агдам» в подворотне. И мечтательно вздохнул. Углубившись в бумаги, я обнаружил все мыслимые и немыслимые нарушения финансовой дисциплины. Количество комсомольцев в ведомостях не совпадало с данными сектора учета, подписи неумело подделаны пастой двух цветов – черной и фиолетовой. Актеры платили взносы с одинаковой ничтожной суммы, как солдаты срочной службы, получающие мизерное денежное довольствие. М-да, господа артисты, вы, ребята, заигрались… Вскоре вернулась Лета в черном обтягивающем свитере-водолазке: оказалось, корсет тут ни при чем, грудь у нее была выдающаяся сама по себе. Тугие «вареные» джинсы актриса по-мушкетерски заправила в сапоги с пряжками. Русые волосы она собрала в конский хвост, стянутый резинкой в виде зеленой гусеницы. Без грима лицо Гавриловой сделалось нежно-доверчивым, а голубые глаза смотрели устало. Мое сердце снова споткнулось о какое-то мягкое и сладкое препятствие в груди. – Ну что там у нас? – Кошмар! – бодро, чтобы не пугать девушку, сообщил я. – А именно? – Во-первых, почему все платят взносы с одинаковой и очень маленькой суммы? – Зарплата у нас такая – с гулькин… сами понимаете… – Но ведь они снимаются в кино, выступают, подрабатывают… – Так это же «халтура», а не работа. – В уставе написано: взносы платят со всех видов дохода. – Вы бухгалтер? – Нет, я писатель. – Странно. – Во-вторых, почему все подписи подделаны? – Как это – подделаны? – Вот, пожалуйста! Она достала из сумки простенькие учительские очки, надела, посмотрела в ведомости, сняла и спрятала: – Вот сука! – Кто? – Не важно. – А теперь скажите, сколько у вас комсомольцев? – Не помню. Я на съемках была. Может, новых взяли. А что случилось? – У вас по сверке одно количество, а по ведомостям на пять человек меньше. – И что теперь? – Думаю, вас вызовут на бюро. Очень много нарушений. – Вот тварь! – Кто? – Малюшкина. – Та, которая яд вам подсыпала? – Она, сволочь! Заместительница. Клялась: все будет тип-топ. Обещала ведомости в порядок привести. Привела! И что теперь? – Думаю, выговор. – Плохо. – Уж чего хорошего! – Хуже, чем вы думаете. Меня за «Музыку судьбы» обещали на премию Ленинского комсомола двинуть. Ну, теперь Здоба на мне оттопчется! – Кто? – Худрук. – Хреново. – Выпить бы, но все уже закрыто. Разве в Дом кино подскочить? Вы на машине? – Нет, в ремонте, – соврал я. – До ЦДЛ пять минут пешком. – Там жуткий администратор. Коротышка. Никого не пускает. – Семен Аркадьевич? Пу-устит. – Ну, да, ты же писатель! – Она с интересом посмотрела на меня. – Пошли, что ли! Тебя как зовут-то? – Егор, можно – Жора… – Ясно: он же Гоша, он же Гога, он же Гера… Хорошее у тебя имя! У выхода жадно курила одна из бессловесных монашек в головном уборе, похожем на взлетающую белую голубку. Увидев нас, актриса нахмурилась: – Ты же сказала, подождешь меня! – Вик, прости, тут ко мне из райкома пришли. – Лета смущенно кивнула на меня. – Ах, из райкома! – Монашка с интересом подняла на меня крупные карие глаза. – Тогда другое дело! – Полуяков, – представился я. – Полу… что? – Фамилия у него такая, – объяснила Лета. – Зовут – Егор. – Виктория Неверова! – Христова невеста глубоко поклонилась, скрывая ухмылку. – Додик не звонил? – спросила Гаврилова. – Нет. – Ну, пока, до завтра, Викусь. – Подруги поцеловались щеками, чтобы не испачкать друг друга в помаде. – Может, с собой ее возьмем? – тихо предложил я. – Вику-то? – Ну, да… – Понравилась? – Нет, за компанию… – Хорошо бы… Она с женихом поссорилась. Но ей еще королеву хоронить. Накануне я получил гонорар за внутреннее рецензирование и мог смело пригласить двух дам в ресторан. Вообще, писатели в этом смысле принадлежали при Советской власти к редкой категории трудящихся и жили не от зарплаты до зарплаты, как большинство, а имели массу дополнительных приработков. Я уверенно провел Лету мимо благосклонно улыбнувшегося Бородинского и повлек в Дубовый зал, где, к счастью, как раз освободился столик: Стас Гагаров уснул, пав челом на скатерть, и его, стараясь не будить, унесли из помещения на воздух. – Что будет дама? – не без уважения спросил Алик. – Водку, – вздохнула она. – К водочке надо бы икорки, черной? Я лениво кивнул, посмотрев на халдея с ненавистью. – И сигареты бы… – попросила Лета. – Какие изволите? – «Стюардессу»… – Специально для вас приберег последнюю пачку. Лета пила, по-пролетарски закидывая голову, мне оставалось лишь намазывать ей бутерброды икрой, похожей цветом на свежий асфальт. Быстро захмелев, звезда курила, не переставая, и рассказывала о своей трудной актерской жизни. Получив после фильма роль горничной с тремя репликами, она нажила множество врагов в труппе. А Здоба как с ума сошел, пристает к ней чуть ли не на глазах у жены, работающей бухгалтером в театре. Обещает: как только супруга с очередным обострением ляжет к Ганнушкину, ввести Лету на роль Гвендолен, а ей хочется настоящей любви. Один раз с ней такое уже случалось, она собиралась замуж за однокурсника, жутко талантливого парня, но его взял в свой спектакль режиссер Винтюк, и жених пропал: девушки его перестали интересовать. От волнения Лета повысила голос, и без того по-актерски сильный. Ресторанная публика стала оборачиваться и сразу узнала Гаврилову. Сердце мое набухло глупой гордостью. |