Онлайн книга «Веселая жизнь, или Секс в СССР»
|
В «алькове» было так накурено, что сначала я смог различить лишь смутные силуэты. – Опаздываете, молодой человек! – голосом Шуваева укорил меня один из силуэтов. – «Он трех коней загнал, но в сро-о-ок донос доста-а-ви-и-л!» – запел второй, вскочив с дивана. – Жоржик, ты как самый молодой давай-ка – открой форточку! – Сейчас… В тумане я налетел на угол двухтумбового стола, встал на подоконник и, едва дотянувшись, впустил свежий воздух. Видимо, при царе форточку открывали лакеи. В комнате посвежело, развиднелось, да и глаза привыкли к никотиновому туману. Шуваев и Лялин были оба в темно-серых костюмах, белых рубашках и галстуках: явно ходили куда-то на ковер. Правда, модник Папикян повязал галстук цвета взбесившегося хамелеона, гармонировавший с его крашеными волосами, отливавшими фиолетовыми чернилами, какими я писал в начальной школе. – Ты готов, мой мальчик? – спросил он. – Всегда готов. А что нужно делать? – Сначала подумать! – хмуро молвил третий участник совещания – Бутов – сотрудник КГБ с ранними залысинами и рыжими усами. – А вот это правильно, Викторович Павлович, – согласился Шуваев. В отличие от партийцев чекист одет был легкомысленно: клетчатая рубашка-апаш, вельветовые брюки и вязаная кофта на больших пуговицах. Иногда я встречал его на наших писательских собраниях. Обычно Палыч сидел в заднем ряду, слушал ораторов с недоверчивой усмешкой и что-то записывал. Видимо, истощив весь карательный запал в суровые тридцатые годы, сотрудники органов в позднее советское время отличались какой-то вялой бдительностью и иронией. Бутов курировал и нашу комсомольскую организацию. Раз в год, по какому-то своему графику, он звонил мне: – Георгий, надо бы встретиться. – Как обычно? – Да, в нижнем буфете. Если я припаздывал, то заставал его за чтением испанской газеты: наверное, учился-то Палыч на шпиона, но что-то не заладилось. Мы пили кофе. От коньяка он неохотно отказывался: служба. – Ну и как тут у вас дела? – грустно, словно заранее предвидя неприятности, спрашивал куратор, кладя перед собой ручку и ежедневник. – Да ничего вроде бы – скрипим помаленьку. – ЧП никаких не намечается? – Как будто бы нет… – В Израиль никто не намылился? – Свят-свят! …Полгода назад мы исключили из комсомола, как положено по уставу, молодую отзывчивую Ирку Фонареву, она писала стихи под псевдонимом Анна Вербина и охотно постельничала со всеми, кто интересовался. Я избежал ее расположения потому, что Шуваев, благословляя меня на пост комсорга, строго предупредил: своих девок не трогать – затаскают потом! И вдруг Ирка с родителями подала документы на выезд. После исключения мы до закрытия ресторана отмечали это событие всем активом, напились в хлам, признавались друг другу в любви и пели, обнявшись, «Русское поле» – композитора Яна Френкеля на слова Инны Гофф. Фонарева плакала и клялась, что перед тем, как навсегда сгинет в Земле обетованной, обязательно съездит в Елабугу, где удавилась великая Марина Цветаева. Еще она предлагала любому желающему немедленно на ней жениться (можно и без секса), чтобы на правах мужа тоже свалить на Запад. Никто не откликнулся. – Если что, мой номер у тебя есть, – выслушав, напоминал Палыч. – Стучите по телефону? – Вот именно. А правда ли, Георгий, что поэт Соснов живет с поэтом Зининым? – Похоже на то… А что случилось? – Да вот, жена Соснова накатала нам телегу, просит вернуть мужа в семью, к детям… – объяснял Бутов, рисуя в еженедельнике чертика. – Вам написала? – Нам, нам. – Обычно про это в партком пишут, в крайнем случае – в райком. – Она и туда писала. Но ей ответили, что оба поэта в КПСС не состоят, а в личную жизнь беспартийных после двадцатого съезда партия не лезет. – А вы? – Мы? Посадить за мужеложество, конечно, можно, есть такая статья в УК, но там, на зоне, ребят совсем уж испортят. – Палыч с тоской косился на стойку, где барменша мерным стаканчиком разливала по рюмкам водку. – «Очнись от дум, мой витязь светлоокий, и чресла опояшь мечо-ом була-атным!» – пропел Лялин. – Так что же делать будем, Виктор Павлович? – спросил Шуваев. – Звонить надо Ковригину, в партком вызывать. – Это правильно! – согласился Папикян и хотел снова запеть, но чекист сморщился. – Коль, отдохни от вокала. Дело серьезное. Звони, Жорж, пора! – Я? – похолодел я. – А кто же? – удивился Бутов. – Ты председатель комиссии, тебе и звонить. – И что я скажу? – Скажешь, что его вызывают в партком. Коротко и ясно, – разъяснил чекист. – Вперед за орденами! – А если он спросит: «Зачем?» – М-да, обязательно спросит… – покачал головой опытный Шуваев. – Я его хорошо знаю: въедливый мужик. Чисто купорос. – Скажешь, у него взносы не заплачены… – как бы размышляя вслух, предложил Лялин. – А если заплачены? – Я таких писателей не знаю, у всех задолженности. Зарабатывают до хрена, а все равно жадничают, – с завистью заметил Палыч. – Пожадничаешь тут… – вздохнул Лялин. – Я с последней книжки двести двадцать рубликов взносов заплатил. Финский костюм с ботинками можно купить! – Где это ты возьмешь финский костюм за сто восемьдесят? – хмыкнул Бутов. – Минимум полсотни сверху отдашь. – На закрытой распродаже. – Ну, разве только… – Звони, Егорушка! – отечески понудил меня Владимир Иванович. – Арина сказала, у него не уплачено за месяц. Пустяк, конечно, но повод есть. – А если он спросит, почему я звоню, а не Арина? – Как почему? Ты председатель комиссии по его персональному делу, – улыбнулся Лялин и запел: «Бей в барабан и не бойся, целуй маркитантку звучней!» – Коля, ты не похмелился с утра? – сердито перебил Шуваев. – Какая маркитантка, какая комиссия? Ковригин еще ничего не знает. Вот что, Егор, скажи: тебе поручили обзванивать неплательщиков. Технический секретарь не справляется. Ну, кажется, все предусмотрели – звони, орелик! Я набрал номер, сверяясь с подсунутой мне бумажкой, потом ждал, слушая мучительные гудки. – Слушаю вас, – отозвался тяжелый мужской голос, оторванный от чего-то важного, скорее всего, от рукописи. – Здравствуйте, Алексей Владимирович, вас беспокоят из парткома. – Чему обязан? – удивился он, окая. – Вы не могли бы приехать в партком? – Когда? – Когда… – Я вслух повторил вопрос, словно бы в раздумье. |