Книга Сетерра. Книга 1. Шепот пепла, страница 72 – Диана Ибрагимова

– Все, готов, – сказал он, облизнув палец и пригладив надоедливую прядь. – А я ведь так не любил проблемы…

Он повернулся спиной к сцене и постарался забыть про гомон, неприятные лица и грязные шутки. За айсбергами голубых стекол мерно таяли белые столбики свечей. Косичка хрустнул пальцами, сел и зажмурился. Элла будет рада волшебству, и плевать на остальных. Пальцы прикоснулись к гладким доскам пола, по которым сегодня топталось множество ног. Захотелось стереть им память. Сделать так, чтобы сцена забыла обо всех, кто когда-либо на ней стоял. Пусть она задремлет, погрузится в снежный сон и отныне принадлежит только ему.

Сознание Косички сосредоточилось на кончиках пальцев. Он заставил его протянуться дальше, воображая в голове морозную картину, вдыхая печаль сизого Валаара. Намул за бархатной стеной. Яркий, шумный, вечно пьяный. А здесь тишина и холод, застывший в ладонях. Руки Липкуда покрылись изморозью, и тут же во все стороны разошелся поток мерцающего инея. Он укрыл сцену, поднялся по колоннам и звездами усеял ночное небо занавеса.

Косичка поднялся, не открывая глаз и чуть пошатываясь. Нужно было сохранять этот образ. Он почувствовал, как на лицо падают холодные хлопья и плавятся от жара его кожи. И только тогда решился посмотреть. Снег рождался у основания купола и мерно опускался на сцену, словно ворох вишневых лепестков безветренной ночью. Элла едва слышной тенью устанавливала закрепленные на подставках деревья. Холод тут же обволакивал их густой бахромой, и там, где пальцы девочки только что оторвались от стволов, он нарастал медленней. Дыхание превращалось в облака пара.

Липкуд забыл о зрителях. Он был где-то на Валааре. В снежной сказке, которой никогда не видел. Погруженный в нее, окутанный саваном прохлады, он в тот же миг стал охотником Эйнаром. И больше не было слов и вопросов. Только кружились, возникая из темноты, перья – холодный бог, ворочаясь во сне, выбивал их из небесной подушки.

Скоро все было готово. Горластый карлик не успел выскочить на сцену. Липкуд сам выбрался за занавес и объявил о завершении антракта. Парочка ретивых тут же попыталась что-нибудь в него кинуть. Прежде чем скрыться за шторой, Косичка заметил масленые глаза подвыпившего Боллиндерри, сидевшего в богато отделанной ложе рядом с Марвисом. Но это ничуть его не задело, как и люди, ставшие вдруг просто цветными пятнами. Витражной мозаикой, отраженной лужами во время дождя. Она колебалась и дрожала, меняла формы и долго не могла угомониться. Когда ливень звуков стих и наступила тишина, работники театра суетливо накрыли фонари темными колпаками. Зрители расселись и выжидающе замолкли, уловив на лице Липкуда необъяснимую загадку. Плотный покров тишины временами дырявили чихи, скрип и редкие хлопки нетерпеливых зевак.

Занавес начал медленно раздвигаться, открывая волшебный лес и мерцание пола в свете голубого льда ламп. Липкуд не слышал восхищенных вздохов. Он весь отдался роли. В голове кружили хороводы реплик и песен, толкались в сомкнутые губы и рвались наружу. Пальцы подрагивали, готовые творить фантазию.

По знаку зазвучала тревожная, сплетающаяся в вихрь мелодия нанятого музыканта. Косичка обхватил себя за плечи, ссутулился и, путаясь в ногах, выбежал на сцену. Задул, засвистел во все щели стылый ветер. Всколыхнулись занавеси. Дыхание мороза проникло в зал и овеяло шокированных зрителей. Мириады белых крупинок закружились в танце вокруг Липкуда, мешаясь со звуками нот.

– О горе мне – хозяину огня! Метель! Она вот-вот меня погубит! – Он упал на колени, дрожа. – На ложе смерти белое зовет! И хочет стать женой моей навеки! Обнять мой хладный труп… запорошить… и скрыть его собой от черносолнца… Погибну я!

Он свернулся калачиком и затих, содрогаясь всем телом.

– К-кто здесь кричит? – послышался голос Эллы. – Кто сон м-мой разбудил?

Она вышла на сцену, озираясь по сторонам. Тонкая, хрупкая, полупрозрачная, как льдинка. Белое платье в серебряных блестках. Глаза – живая ртуть. Волосы точно паутина инея, колышущаяся за спиной. По залу прокатилась очередная волна удивленных вздохов. Магия сработала. Отныне Элла была Снежницей, а Липкуд окончательно слился с Эйнаром. Песня музыканта стихла, обнажая голоса актеров и завывание ветра.

– Я слышу голос! – воскликнул охотник, приподнимаясь. – Кто ты? Кто ты? Спасенье ты мое или виденье?

И снова рухнул, сраженный пургой.

Снежница подбежала к нему бесшумно. Иней не таял под ее босыми ступнями. Она успокоила ветер взмахом ладони и потянулась к Эйнару, но тут же отдернула руку.

– Ах! Ч-человек! Какой же дух горячий! Н-неужто средь седых морозных гор живой каким-то чудом очутился? – Она отошла и, сев на колени, похлопала по полу. – М-морозец мой, иди скорей ко мне!

Пол под Липкудом потемнел и увлажнился, а рука Снежницы покрылась густыми белыми хлопьями, которые она легонько стряхнула. Эйнар начал подниматься. Снежница метнулась к деревьям и спряталась за паутиной белых ветвей. В тишине зазвучала музыка. Простоволосый дух снежной бури в белом платье до пят медленно прошел по дальней части сцены, играя на дудке холодных ветров.

– Эй, странник! Странник! – обратился к нему Эйнар.

Но дух не удостоил его вниманием и скоро скрылся в темноте.

– Ужель спасен я призраком босым? Я помню ножки. Крошечные ножки… Кого же мне теперь благодарить за теплоту в проталинах нежданных?

Снежница за ветвями с интересом наблюдала за охотником. Он встал, отряхнулся и заметил ее.

– Мне грезится прелестное дитя, – шепнул он завороженно. – Прекрасная! Лишился я рассудка и видишься ты мне в предсмертном сне, пока я сам в сугробе коченею?

– О нет! Ты жив. Судьбу благодари.

Ее голос неожиданно начал литься плавно и чисто, как прозрачный ручеек. Кажется, она окончательно вошла в роль и перестала волноваться.

– Судьбу или тебя?

– Меня отчасти.

Снежница вышла из-за деревьев, заблестело в голубом свете платье.

Эйнар упал на колени, пораженный.

Наступила тишина. Дудка ветров смолкла. Только снег продолжал падать из-под купола.

– Поведай мне, откуда ты пришла? – спросил охотник, совладав с голосом.

– Из мира, где стеклянные стрекозы в живых ладонях тают не ропща. И где плетут венки из стылотравья. Ты видишь иней в жухлых волосах? Они мертвы. Морозами побиты.

– Прекрасная! Ужели шутишь ты над бедным потерявшимся мальчишкой? Так знай же, я поверю, ибо здесь, – он прижал руки к груди, – твой образ нежным пламенем пылает.

– Я чувствую, – сказала девушка, отступив на шаг. – И шутки в этом нет. Я Снежница, коль хочешь знать ты, кто я.

– Не может быть! – отшатнулся Эйнар. – Не может быть! Не верю! Тебя рисуют сгорбленной каргой и называют ледяной убийцей!

– Ах, все не так! – Снежница отвернулась, взметнув ореол белых прядей. – Не жги меня виной! Не я несчастных странников сгубила!