Онлайн книга «Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж»
|
– Не понимать, а принимать! – Гобой приветлив и лучезарен. – Как должное! Как дань вашему яркому таланту, замечательный вы наш Влад! Ладушки, не буду мешать. Вечером увидимся, на открытии. Или в баре! Северное сияние гаснет, оставляя меня в одиночестве. Посреди шокирующего великолепия. С потертым рюкзаком в руках. Хорошо хоть тапочки взял – ходить в сапогах по такому ковру нога не поднимется. Впрочем, здесь и босиком можно. Не простудишься. Вот она где, фантастика! А вы говорите – фэнтези, спейс-опера, киберпанк… Что ж мне теперь в этой пещере Аладдина делать? Грешно куковать в одиночестве при забитом холодильнике. Учинить кутеж с оргией? Заманчивая идея. Никогда раньше не устраивал оргий. Не участвовал, не привлекался… Но надо же когда-то начинать? Душой чую, что Антип Венецианович со мной согласен. * * * Обед упорно сползал к трем часам пополудни. Последний автобус опаздывал, а лишать опоздавших кормежки оргкомитет счел несправедливым. Тем временем бар процветал. Кофе рекой, водка коромыслом, закуски кот наплакал. Ибо жрать – дело свинское, зато пить – удел великих! Памятуя гобойский рецепт, я заказал текилы и устроился в углу, подальше от иерихонских колонок. Рядом, в дыму и восторге, соткался изрядно поддатый Эльф. Один, без соавтора. Запустив длинный нос в мою рюмку, он гугукнул с одобрением, плотоядно сверкнул очками и возопил: – Гарсон, текилы! Я и опомниться не успел, как на нашем столике образовалась литровая бутыль «Саузы». – Значит, угощаешь, – сделал странный вывод Эльф. – Правильно делаешь, молоток. Ну что, за твою орденскую планку? На всякий случай я сначала выпил и только потом поинтересовался: – Какую планку? – Тебе что, Архипушка ни фига не рассказал? – Эльф вытаращился на меня сквозь очки, сразу сделавшись похож на осьминога в аквариуме. – Какой Архипушка? Антип Венецианович? – Да врет он, Шаляпин! Тип Антип… Архип он, понял! Архип Васильич. Так он тебе не?.. – Чего – не? – Ладно, проехали! Значит, еще скажет. Ну, тогда за… – За фантастику! – напротив плюхается знаменитый фэн Распашонка, дружбан и собутыльник всего прогрессивного человечества, мигом наполняя свой стакан дармовой текилой. Мы с Эльфом едва успеваем поддержать инициативу. Хорошо пошла – за фантастику! Экий, однако, темп взяли… – Слышь, Снегирь, мы тут… Дальнейший монолог Эльфа тонет в музыкальном армагеддоне. Развожу руками: не слышу, мол. – Туда бы гранату кинуть! – вопит Эльф, с трудом перекрывая какофонию. – Ура! Гранату! – Подогретый Распашонка лезет за пазуху и извлекает картонный цилиндр, сплошь в аляповатых иероглифах. Из торца цилиндра зловеще торчит кусок бикфордова шнура. Очки Эльфа опасно загораются: – Распашонка! Отец родной! – Эльф, прекрати! Пожар устроишь! – Не устрою! – Обожжешь народ! – Не обожгу! Я уже такую запук… запус-с-скал! – Нас повяжут! Смотри, менты вошли! – Нас не повяжут! Нас не догонят! За нашу бывшую Родину! Мэйнстрим must die! Слава киберпанку! На последнем выкрике Эльфу наконец удается попасть отобранной у Распашонки сигаретой в кончик «бикфорда». Шнур вспыхивает, искря; Эльф привстает из-за стола («Велика Россия, а отступать некуда!..»), картинно размахивается… Вспышка. Фонтан сиреневого пламени. Вся стойка в дыму. Треск, грохот, по залу скачут палые августовские звезды. Отчаянный визг женщин. И – нестройное пьяное «ура!» отовсюду. Наш народ непобедим! Хоть атомную боеголовку в баре взорви: выживут, возрадуются и выпьют по поводу! …Тишина. Трещат по углам, догорая, остатки заряда. Туман порохового дыма красит бар синькой. Не сразу до меня доходит: Эльф добился своего, укротив музыку. За что и страдает: трое в форме крутят ему руки, тычут мордой в стол, прямо в недопитую рюмку. – Козлы! Пустите! – Сопротивление при задержании! – Да вы знаете, кто я?! Я гений словесности! У меня соавтор – мент! Полковник! Врет, гений. Частично. Петров, который Сидоров, действительно мент. Но – майор. В Куряжской колонии малолеток строил. – Он вас всех!.. С дерьмом!.. По стойке «смирно»! Отпустили! Быстро! – Хулиганство в общественном месте… – А-а-а! Больно же! Козлы! Сатрапы!.. – …в нетрезвом виде. Нарушение правил противопожарной безопасности. И оскорбление при исполнении. Будем составлять протокол. Черт, кажется, Эльф влип серьезно. Надо выручать. – Старшой, давай без протокола? Никто не пострадал, имущество цело. С барменом мы сами договоримся. А его соавтор на самом деле ваш коллега… Старший сержант подозрительно оборачивается: это еще, мол, что за птица? Распашонка, друг ситный, спешит на подмогу: – Точно! Ихний соавтор – майар… тьфу, майор. Вы ему пенделя дайте и отпустите, он больше не будет. Давайте лучше выпьем! За нашу родную милицию! – Где ваш соавтор? На протоколе сержант больше не настаивает. Полдела сделано. – В номере. Да пустите же! Больно! Сержант делает знак. Двое держащих Эльфа слегка ослабляют хватку. – В каком номере? – В восемьсот четырнадцатом. – Хорошо. Пошли разбираться. Эльфа поднимают на ноги, я сую бармену «отступного» (хвала Гобою!), ушлый Распашонка прихватывает со стола текилу, не забыв и свой стакан (только сейчас замечаю, что стакан с подстаканником; небось в поезде спер!) и мы движемся к лифту. Пятый этаж. Шестой. Восьмой. Ключ в руках гения никак не хочет попадать в замочную скважину. Менты скептически наблюдают за мучениями дебошира, и я вынужден прийти на помощь. Да, хоромы не царские. Обычный двухместный номер. На полу – батарея пустых бутылок из-под пива, в пепельнице – окурки. На кровати в углу дрыхнет майор Петров. Успев набраться до подвигов соавтора. – Петров, спасай! – блажит Эльф. – Меня повязали! Дело шьют! Скажи им… Да проснись же, зараза! С трудом открыв правый глаз, Петров пытается сфокусировать зрение. Люди в форме… любимый соавтор… свидетели… – Попался, сука! – удовлетворенно констатирует бывший майор и переворачивается на другой бок. Эльф воет, Петров спит, а мы с Распашонкой давимся в углу от смеха. Глядя на наш балаган, сержант хрюкает, закусывает губу и долго молчит, синея. Потом обреченно машет рукой: «Что с них возьмешь, с писателей!» – и наряд покидает номер. Тогда мы начинаем ржать в голос. Петров вновь открывает один глаз, на этот раз левый. Тяжелый, похмельный взгляд упирается мне в живот. |