Книга Розы и тлен, страница 57 – Кэт Ховард

– Что именно было бы проще, Гэвин? Прости, эти двадцать четыре часа оказались для меня такими длинными, что я не могу сейчас ломать голову над загадками.

– Хорошо, я постараюсь говорить понятнее. Я люблю твою сестру и боюсь, что если она отправится в мир фейри в качестве дани, жизнь там погубит ее.

Я отвернулась от окна и посмотрела ему прямо в лицо. Впервые за время нашего знакомства он казался смертным. Весь налет звездного гламура, за которым он скрывал в человеческом мире свою истинную сущность, слетел. Теперь он казался смертным в настоящем смысле этого слова – тонкие морщинки вокруг глаз, под которыми виднелись темные круги. Он выглядел бледным и измученным.

– Так запрети ей. Объясни, почему ей туда нельзя. Ты же повелитель фейри! Или солги – скажи, что был неправ про течение времени в вашем мире, и семь лет вне сцены действительно губительны для танцовщицы. Она и сама это прекрасно понимает. – Я выпалила все это, едва не заикаясь от волнения.

– Если бы я только мог ей запретить…

– Что? Это потому что вы не можете лгать? Ну, хорошо. Я могу взять эту ложь на себя.

– Я действительно не могу этого сделать, Имоджен. Я имею в виду, помешать приношению дани. Сама магия, лежащая в основе договора между фейри и людьми, противится этому. Я не только не могу сказать твоей сестре что-то, что повлияет на ее выбор, но и не могу запретить ей отправиться туда. Если, конечно, выбор падет на нее.

– Даже предупредить, что ей там грозит смерть?

– Магия в каждом из нас проявляется по-разному. Мне, чтобы творить волшебство, нужны слова. Иногда мои слова, произнесенные вслух, сбываются. – Он потер переносицу. Подбородок его дрожал.

– Ну, тогда не выбирай ее. – Говоря это, я уже знала, что все не так просто. – Или нет, пусть все же отправляется туда. Просто позволь ей жить там на тех же условиях, что и Эвану. Разреши ей время от времени приходить в наш мир, чтобы вы могли танцевать здесь вместе. В любом случае, такая договоренность кажется вполне разумной.

– Эвану позволено некоторое время проводить в человеческом мире ради нашего же собственного блага. С Марин это не пройдет.

– Но…

– Помнишь, Марин стало плохо, когда она попала во владения фейри во время скачки, потому что наш мир оказывает на нее слишком сильное воздействие, а не потому, что она испытывает горе и отчаяние, как это было с Эваном. И не надо думать, что мы – я, например, – не можем отличить эти состояния друг от друга. Даже если я не знаю точно, что вызвало у тебя бурю негативных эмоций, неужели ты думаешь, что я не почувствовал, что ты испытываешь – боль от предательства, ярость – в первую же секунду, как ты села в машину? Я буквально ощущаю эту боль на вкус. Сильные и чистые эмоции Марин будут для нас как пьянящее вино, и мы выпьем ее досуха.

Воздух в салоне автомобиля был настолько заряжен энергией, что, казалось, он потрескивает, а по коже бегут электрические искры.

– Нам и так пришлось испытывать голод из-за всех поблажек, которые мы были вынуждены сделать Эвану. Мир фейри терпит лишения, и даже моя сила ослабла из-за этого. У меня просто нет выбора. – Он выдохнул, и до меня внезапно дошло, что мой бывший парень, столь подло мне изменивший, может стать причиной гибели моей сестры.

– У меня нет выбора, – повторил он. – Но ты можешь мне помочь.

– Я? – Все мои кости ныли от усталости. Я пристально смотрела на него. – Черт побери, ты же не кто иной, как повелитель страны фейри, Гэвин. Что, по-твоему, я могу сделать, чего не можете сделать вы, магические существа, даже будучи ослабленными?

– Ты можешь отговорить сестру.

– Вот уж не думаю, что у меня это получится. Разве что, если скажу ей, что ты считаешь, что она может там умереть. Но и это может не сработать. Тебе сложно понять, ты не представляешь, что нам с сестрой пришлось пережить в детстве. Каково было жить под одной крышей с нашей матерью. Ты не в силах понять, что значит для нас возможность окончательно разделаться с прошлой жизнью – быть уверенными, что мы раз и навсегда можем избавиться от нее, не пускать ее в нашу жизнь.

Гэвин как будто меня не слышал.

– Как ты уже сказала, ты сможешь попробовать обмануть Марин. А если это не сработает, можно попытаться сделать так, что ее не выберут.

– Нисколько не хочу умалять твой великолепный тайный план, но я уже приняла вызов и собираюсь написать лучшую в мире книгу, потому что готова пойти на сделку с вами. Я тоже жажду успеха и славы, и, разумеется, безопасной жизни, которую они обеспечивают. Поэтому, может, лучше не думать обо всех этих печальных последствиях, и все само образуется.

– Если выбор падет не на нее, а на тебя, то, конечно, проблема решится, но вероятность такого расклада сложно просчитать. Я имею в виду, что тебе крайне нелегко будет заставить сестру поверить, что в этой борьбе может победить кто-то, кроме нее. Личность твоей сестры сложна и многогранна, но ей уж точно не свойственно сомневаться в своем таланте.

Неужели он не понимает, что мне предлагает?

– То есть, ты хочешь, чтобы я попыталась психологически подавить Марин. Заставить ее думать, что ей не хватает таланта, что она не заслуживает победы. Хочешь, чтобы я лгала ей, и делала это со всей отдачей, ведь именно тогда произнесенное вслух сбывается. – Слова эти ощущались во рту, как горький яд.

– Только не надо на меня так смотреть, Имоджен. Стоит ли напоминать тебе, что в противном случае она умрет.

– Я люблю сестру гораздо дольше, чем ты, – отрезала я. – Поэтому не нуждаюсь в твоих напоминаниях.

– И ты не можешь ничего ей рассказывать.

– О чем? О том, что ее любовник и родная сестра сговорились отнять у нее победу вместе со всеми мечтами? Что мы убедили себя, что единственный путь к спасению – это предать ее, пользуясь ее доверием, разбить ей сердце? Поверь мне, я все и сама прекрасно понимаю.

– Имоджен, я…

– Послушай, Гэвин, можем мы больше не говорить об этом, если только не случится чего-то действительно важного? Знаешь, у меня была дерьмовая ночь, а утро оказалось еще хуже. Я действительно смертельно устала и собираюсь немного поспать. Поэтому, если ты соблаговолишь заткнуться, буду тебе весьма признательна. – Я свернулась калачиком и закрыла глаза.

И не открывала их до самой «Мелеты».

Однажды, давным-давно…

Жили-были две сестры – одна с волосами черными, как самая темная ночь, а вторая с золотыми, как солнце. И были эти сестры так близки, что можно было подумать, будто у них одно сердце на двоих.

Но, несмотря на всю их любовь и близость, они были очень разными. Старшая сестра была тихой и осторожной, она не доверяла никому на свете, словно кошка, которую когда-то побили. Младшая же была смелой и полной жизни и вела себя так, словно не сомневалась, что, если ей придется падать, мир всегда защитит ее, растянув внизу спасительную сеть.