Книга Вот идет цивилизация, страница 44 – Уильям Тенн

– Что выращивают твои родители, табак или хлопок?

– Они пока ничего не посадили. Мы лишь недавно сюда переехали.

Ага. Так вот почему у нее не было акцента, характерного для этой гористой местности. И к тому же в ней действительно чувствовалось достоинство, не свойственное большинству детей, которых он встретил в этих местах.

– А не поздновато ли для вечерней прогулки? Твои родные что, ничуть не переживают из-за этого вампира, который блуждает по окрестностям?

Девочка еще сильнее сжалась в ком, сделавшись едва заметной в своем кресле.

– Я… Я ведь осторожно, – пролепетала она.

«Вот оно! – подумал Шеллингер. – Вот освещение события глазами маленькой девочки. Именно об этой сентиментальности и блеял Рэндал. Испуганная малышка, которую при всем при том так распирает любопытство, что она обуздывает свой страх и отправляется гулять темной ночью, да к тому же еще какой ночью»!

Он пока не понимал, как связать концы с концами в этой истории, однако в пальцах уже возник знакомый журналистский зуд. Вполне годный сюжет: маленькая испуганная девчушка, сидящая на красном сиденье его автомобиля.

– Ты знаешь, что такое вампир?

Она взглянула на него, потупилась и стала рассматривать свои руки, словно искала подходящие слова.

– Это… это типа, когда кто-то ест других людей на обед, – в голосе девочки слышалось сомнение. – Да?

– Да-а. – Вот и славно. Этот ребенок даст ему свежий взгляд на событие, не извращенный никакими книжными суевериями. Так он и напишет: «Ест других людей на обед».

– Вампир – предположительно такой человек, который остается бессмертным, то есть не может умереть, пока пьет кровь живых людей. Единственный способ убить вампира – это…

– Поверните здесь направо, мистер.

Там было ответвление от основной дороги. Раздражающе узкое, – внезапно появлявшиеся из ниоткуда мокрые ветви били в лобовое стекло, лениво проводили листьями по брезентовой крыше машины. Иногда верхушки деревьев чихали скопившимися в них каплями дождя, и все это обрушивалось на автомобиль.

Шеллингер почти что прижался лицом к лобовому стеклу, читая, словно таинственный шифр, что там кроется за бурой грязью между зарослями, тускло освещаемыми светом фар.

– Что за дорога! Твои родные действительно начинают жизнь с нуля… Так вот, единственный способ убить вампира – это выстрелить в него серебряной пулей. Или забить кол в сердце и похоронить в полночь на перекрестке дорог. Именно это и собираются проделать все те мужчины, если они его поймают. – Он повернул голову, услышав, как она вздыхает. – Что, тебе, видимо, совсем не нравится эта идея?

– Я считаю, что это просто ужасно, – многозначительно сказала она.

– А как же, по-твоему, нужно поступить: сам живи и давай жить другим?

Она немного подумала, потом кивнула и улыбнулась.

– Да, сам живи и давай жить другим. Сам живи и давай жить другим. В конце концов… – она с трудом подбирала нужные слова. – В конце концов, некоторые люди не виноваты в том, кто они. То есть… – речь ее текла очень медленно и вдумчиво, – то есть, типа, если человек вампир, то что же ему делать?

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, деточка. – Он снова принялся изучать то, что появлялось за окном. – Единственная проблема в том, что, если ты веришь во всяких там вампиров… Ну, ты в них не веришь, и это хорошо… Так вот, если веришь, то должен также понимать, что они плохие. Те люди из деревни, которые говорят, что их дети были убиты вампиром, или что он там с ними сделал, они ненавидят вампира и хотят его уничтожить. Если на свете и существуют вампиры… Заметь, я сказал «если»… То тогда они делают все эти ужасные вещи в силу своей природы, и от них так или иначе нужно избавиться. Понимаешь?

– Нет. Нельзя вбивать кол в человека.

Шеллингер рассмеялся.

– Тут я с тобой согласен. Мне эта идея никогда не нравилась. Однако если дело дойдет до того, кто должен остаться в живых, я или вампир, то думаю, что я смог бы преодолеть свою брезгливость и выполнить все необходимые действия, когда пробьет полночь.

Он замолчал, подумав, что этот ребенок оказался слишком умным для своего окружения. Похоже, что суеверия еще не овладели ее умом, а он, в свою очередь, прочитал ей целую лекцию «Мнение Шеллингера о черной магии». Это было неправильно. Со всей возможной деликатностью он продолжил:

– Говоря о том, что плохого в этих суевериях… Куча взрослых людей распространяет эти бредни, шатаясь ночью по всей округе, так как считает, что вампир сейчас на свободе и к тому же чрезвычайно опасен. И скорее всего, они поймают какого-нибудь несчастного бродягу и разделают его под орех со всей жестокостью, без какой бы то ни было причины, кроме той, что он оказался в поле этой ночью. И этого объяснения будет для них вполне достаточно.

Тишина. Она размышляла над его словами, а Шеллингеру нравилось ее вдумчивое, полное достоинства отношение к жизни. Он заметил, что девочка несколько расслабилась и сидела уже гораздо ближе к нему. Забавно, как ребенок чувствует, что ты не намерен причинять ему никакого вреда. Даже деревенский ребенок. Особенно деревенский ребенок, если уж на то пошло, потому что они живут в большем единении с природой или что-то вроде того.

Он читал доверие к себе в детских глазах и, как следствие, поверил, что у него все получится. Целая неделя жизни среди этих тонкогубых неучей, ничем не отличавшихся друг от друга в демонстрации своего высокомерия, заставила его усомнится в своих журналистских способностях. Но теперь все пошло на лад. Он наконец нашел основу для своего сюжета.

Теперь осталось лишь довести сюжет до совершенства. В статье она будет простой деревенской девочкой, гораздо более худенькой, совершенно неприступной, и вся ее речь будет пестреть словечками, характерными для этой местности.

Да, у него теперь появился материал, так сказать, с человеческим лицом.

Она вновь придвинулась к нему, практически касаясь одежды. Бедное дитя! Его тепло согреет ее, так что джинсы чуть подсохнут, и ей уже будет чуть поудобнее. Ему подумалось, что неплохо было бы иметь в машине хорошую печку.

Дорога полностью растворилась в спутанных ветвях кустарника и скрюченных жутких деревьях. Он остановил машину, включил аварийный сигнал.

– Ты ведь не здесь живешь? Похоже, что тут уже много лет не было ни души.

Он был потрясен зрелищем дикой, совершенно неосвоенной пустоши.

– Конечно же, я живу здесь, мистер, – пылко сказала она прямо ему в ухо. – Я живу вон в том маленьком домике.

– В каком? – Он протер лобовое стекло, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в свете фар. – Я не вижу никаких домов. Где он?

– Там, – она подняла пухлую ручку и помахала куда-то в направлении ночи. – Вон там.

– Я ничего не вижу… – боковым зрением он вдруг увидел, что ее ладонь покрыта темными волосами.