Онлайн книга «Бог нажимает на кнопки »
|
– Что, никак хороша, что ты пялишься? – спросила она старика, поймав на себе его любопытствующий взгляд. Хотя получилось у нее скорее так: – Сьто, никак хорося, сьто ты пялисся? Старик промолчал, только улыбнулся. А ей словно того и надо было: подхватила мутную рюмашку и как-то ловко переползла к нему за столик. – Сем угоссяесься? – лукаво спросила она, заглядываясь на баранки. – Чаем. – Сяем? А я вот сем. И с этими словами она подняла рюмку и опрокинула ее содержимое в рот. – Ах, горяссо, – прокомментировала она, зажмурившись. – А ты сего не пьесь? – Тоже горячо. – Один живессь, сьто ли? – Один. – И я одна. Мозет, соединимся на старости лет? Старик снова ответил одной лишь улыбкой. – Сьто? Брезгуесь? – обиделась женщина. – А я ведь не всегда такая-то была. Я из благородных и хоросюю профессию имела. Старик прихлебнул чаю. Ну все. Достаточно остыл, можно пить. – Сьто? Не верись? – продолжала допытываться женщина. – А я правду говорю. Знаесь, кем я была? В больнисе работала, в нейрохирургисеском отделении. Вазьным селовеком была, медсестрою. – Я верю. – И сколько народу через мои руки просло. Тьма-тьмуссяя. – Это хорошо. – А нисего хоросего, – неожиданно воспротивилась бывшая медсестра. – Ну как же! Людям помогали, спасали их. – Кого спасали, а кого и губили. – Всякое бывает. Статистика такая: не все выздоравливают. – Ох, статистика! – неожиданно засмеялась она. – Да при сем тут статистика, глупый ты селовек? Тут заговор был. Злодейский заговор! – Какой такой заговор? – заинтересовался старик. – Ись ты какой, – подмигнула женщина. – Все ему расскази. А ты снасала угости рюмасеской. Глядись, тогда и рассказю. – Может, лучше чаю? – Ессе сего! Сяю! Луссе уз водоски. Старик заказал. – Ну, тогда слусяй, – сказала она довольная. – Знасит, было это так… И в течение следующего часа старик внимал длинному и местами сбивчивому рассказу, от которого ему, хоть и повидавшему много горя на своем веку, стало совсем уж не по себе. Сначала речь зашла о маленьком мальчонке, совсем крошечном, полугодовалом, про которого она думала, что он больной, а он оказался на вид каким-то вроде и не больным совсем. Зато ему первому на ее памяти в голову железку засунули. Мальчонка был сиротой приютской, и у его кроватки в отделении интенсивной терапии дядечка страшноватый дежурил, который, как только дитя в себя от наркоза пришло, чего-то такое сотворил с ним, вроде как включил. Так он сам сказал. И стало ей тогда жутко очень, как будто на ее глазах что-то на редкость страшное произошло и ее же саму к этому замешали и подписали без ее ведома. А потом все это дело еще неоднократно повторялось и словно на конвейер встало. – Много, ох много таких деток серез насу операсионную просло, – клялась бывшая медсестра. – И всем зелезки повставляли. – Куда? – Да в мозги, куда ессе? Старик совсем забыл про давно остывший чай. – А знаесь, как страсьно зить-то после всего этакого? – спросила женщина и доверительно приблизила к нему пьяное лицо. – Догадываесся? – Догадываюсь. – Вот то-то и оно. А ессе угостись, сьто ли? – Угощу. Когда ей принесли очередную рюмку, она вдруг резко загрустила и замолкла. Молчание длилось добрых пять минут – старик уже думал, что общение их на сегодня, а может и навсегда, закончено. Но она вдруг неожиданно поперхнулась хохотом и, побулькав им вдосталь, спросила: – А ты знаесь, кто был тот селовек, который дезурил возле малюток после операсий? – Нет, откуда же мне знать? – ответил старик. – А вот ни за сьто не отгадаесь. – Я и пытаться не буду. Я сразу сдаюсь. – И правильно делаесь. Только я тебе не сказю. Старик опять промолчал. – Или сказать, сьто ли? – подмигнула она. – Не, не сказю… А то сказать? Старик молчал. – Этот селовек страсьный. Я его сразу зе узнала, как увидела по телевизору. Ты-то сам смотрись телевизор? – Я? Нет, не смотрю, – покачал головой старик. – А я смотрю. И вот как его увидела, то сразу зе узнала. Хотя и много времени просло. А он не изменился совсем. Разве сьто чуть-чуть поседел. Или волосы красит. – Да кто же это такой? – не выдержал ее собеседник. – Ага! – торжествующе воскликнула она. – Любопытствуесь, знасит, все-таки. А я не сказю. Не, сказю. Потому сьто ты селовек хоросий и меня угоссял. А тот плохой селовек, хоть и больсой селовек. Знаесь, кто это? Она замолкла на пару мгновений, вожделея большего художественного эффекта, а потом выпалила ему в лицо вместе с алкогольными парами: – А был это нась президент! И как только она это сказала, в голове у старика мгновенно сложились ранее казавшиеся не подходящими друг другу детали головоломки. Все стало прозрачным в его голове: и признания этой пьянчуги, и операционная из странного цветного сна Евгения, который не давал тому покоя уже несколько лет, и президентство президента, и целительство целителя. Он все совместил и все понял. И в этот миг открывшейся ему ослепительной в своем уродстве истины он задал случайной и вместе с тем такой неслучайной соседке по столу один лишь вопрос. – Почему вы живы? – спросил он. Женщина снова расхохоталась в ответ и выдала совсем уже неожиданное признание. – Не зива я, убили меня, милок. – Да как же? – А вот так. Как насяли наси враси да сестры погибать один за другим, одна за другой: кто в автокатастрофе, кто дома от закоротивсего провода, стала я сювствовать сьто-то, словно бы подозревать. Правда, выводов я сделать не успела. А тут этот позар и слусился. – Какой пожар? – В квартире моей позар. Вот тут, на этом самом рынке задерзалась по пути с дезурства. А квартиру мою и подозгли без меня. – Да какой же им был смысл без вас-то ее поджигать? – Аааа, – протянула она. – Так у меня сестра родная тогда из деревни гостить приехала. Не двойняски мы, но больно похозие. Вот они, видать, ее за меня и приняли. Квартиру снарузи заперли и выйти не дали. А как сгорела она дотла, позвали понятых да и подписали протокол, сьто, мол, зилица одинокая погибла. |