Книга По ту сторону жизни, страница 130 – Екатерина Лесина

Я не стала выбираться из теплого кокона одеяла.

Не мог. Знал. И молчал? Или… клятва крови держала? Но я ведь тоже кровь от крови этого проклятого рода. Во всяком случае, была.

Диттер вытащил меня из машины и понес в дом.

На паркете оставались грязные следы, а благородные предки молча взирали на нас с портретов. Мой где-то здесь тоже имеется… бабушка заказала, когда поняла, что скоро ее не станет.

Она была… Ведьмой. Доброй с теми, кто ей нужен, но и только.

На втором этаже свет горел. Свет провели не так и давно… уже после смерти родителей, я помню, подписывала счета, совершенно безумные, к слову, ведь дом старый и со своей спецификой. Стены не хотели принимать провода, а лампы то и дело взрывались. Но ничего. Привык. И мне стоило бы. Дверь в комнату Диттер открыл пинком. И меня на кровать бросил, правда, на этом все хорошее и вселяющее определенные надежды на продолжение вечера закончилось, поскольку инквизитор соизволил удалиться в ванную комнату, а вернулся с полотенцем.

— Ты знаешь, что, если много думать, морщины появятся? — поинтересовался он, накрывая меня этим самым полотенцем. — Волосы мокрые… сама мокрая… о чем ты только думала?

— Мертвые не болеют.

— Это науке еще не известно…

От полотенца приторно пахло ванилью. Впрочем, кое в чем он был прав. Мокрая одежда изрядно раздражала, и поэтому от платья я избавилась, как и от белья. Отправила на пол чулки, потянулась и широко зевнула.

— Именно, — Диттер стыдливо отвернулся. Хотя… там, куда отвернулся, зеркало стояло. Хорошее. Большое. — Ложись и отдыхай. Хочешь, горячего молока принесу?

— Не хочу. — Я полотенчико поправила, поскольку нечего смущать взор дознавателей этакой нечеловеческою красотой. — Я хочу, чтобы ты со мной посидел. Или опасаешься за честь?

— Не осталось ее.

— У кого?

— Пожалуй, что ни у кого, — признал Диттер и присел рядом. — Это и отвратительно… я привык, что инквизиция стоит на страже добра… а теперь…

А теперь непонятно, где именно добро и вообще…

— Монк сказал, скоро нас ждут перемены, но пока лучше побыть здесь, тем более дело закончить надо и… я тебе соврал. Раньше. На самом деле я так и не придумал, что сестре написать.

Это он у меня совета спрашивает?

— Ничего не пиши, — подумав, решила я.

— Почему?

— Вильгельм сообщит, что ты доблестно погиб при исполнении… если напишешь, получится, что ты знал, что собираешься умереть. Знал и не приехал сказать лично. Не навестил, — я замолчала, подбирая слова. — Это довольно… подло. И не говори, что не хотел беспокоить. Она имеет право знать, понимаешь?

Диттер кивнул, хотя и как-то рассеянно. Похоже, мысли его были где-то далеко от дел насущных.

— Поэтому… при исполнении и никак иначе. Может, тебе и медаль какую выправят? Посмертно?

— Может…

— А хочешь, я денег дам… у меня много… честно говоря, я только и умею, что их зарабатывать… нет, тратить тоже, но зарабатываю все равно больше. На приют вот отпишу, раз уж обещала крышу… и твоей сестре могу.

— Не надо.

— Я не хочу превратиться в старуху Биттершнильц, — почему-то я четко осознавала сейчас, какое будущее меня ждет. И оно, бездна его задери, мне совершенно не нравилось.

Одиночество.

Гюнтер единственной компанией, и то пока не состарится… где-то на третьем этаже Рашья со своими девочками, которых, конечно, будут учить и вообще… когда-нибудь она сменит Гюнтера. Девочки… рано говорить, но подруг у меня не было и, крепко подозреваю, не будет.

Я или подпишу с ними договор на кровь, или однажды они покинут этот дом. А я… я останусь наедине со своими заводами и фабриками, управляющими, которые будут меняться, не меняя ничего в принципе. С проектами и их воплощением.

Финансовые схемы. Потоки. И… проклятье, тоска безбрежная, из которой не вырваться. Не хочу.

Благотворительность не спасет. Во всяком случае, та, которой я готова заняться. Поездки по сиротским приютам. Угодливые взрослые, дрессированные дети… меня стошнит на третьем визите. Нет, я лучше чек выпишу, избавляя себя от этого представления. А потому…

— Поцелуй меня, что ли? — как-то безнадежно предложила я. А Диттер взял и исполнил просьбу.

И видят боги, это было хорошо.

Мертвые способны притворяться живыми.

Иначе у нас вряд ли что-то получилось бы. Но вот если тепла достаточно для двоих, если сердце начинает стучать быстрее и в принципе… в принципе я не хочу думать о вещах подобных, поскольку эти мысли здорово опошляют случившееся.

Нет, я не против пошлости. Но… не сейчас. Не здесь.

Просто… мертвые способны притворяться живыми, если поделиться с ними силой и этой самой жизнью, которой в нем и так осталось на донышке.

Я легла, подперев подбородок рукой. Спит. И сон глубокий, неестественно, я бы сказала, глубокий… дыхание ровное, что хорошо, но тьма в груди свила гнездо, она тоже дремлет, то ли после секса, то ли по воле божественной, главное, что время еще не вышло. А у меня появляется подленькая мыслишка сделать так, чтобы оно не вышло вовсе. Это ведь несложно, верно?

Бросить все. Уехать. Колонии, Острова… бездна мироздания. Главное, не завершать… и жить… жить вдвоем… он будет делиться со мной силой, а я — заботиться о нем, как умею. Правда, умею я хреновато, надо быть честной с собой, но… со временем научусь. Возможно.

Правда, Диттер не согласится. Но у меня осталось то зелье в лаборатории. Одной капли хватит, чтобы решить проблему… Интересно, его тоже моя бабка варила? Не удивлюсь, если так…

Я вздохнула. Нет. Я не хочу, чтобы из-за зелья. Мне этого будет недостаточно. Я вздохнула и, наклонившись, коснулась губами щеки. Какая холодная… ледяная просто. Я бы согрела его, но, боюсь, попытайся я сейчас, просто вытяну остатки тепла. А потому лишь поправлю одеяло и уберусь.

Хороший мальчик. И всегда таким был. Правильным. Серьезным.

А я? Я… никогда и никого всерьез не принимала. И жить привыкла легко. И эта ночь ничего не изменит. Наверное… я подняла полотенце и на цыпочках вышла в коридор. Дверь закрыла аккуратно. И обернувшись, увидела Вильгельма.

— Он-то хоть выжил? — поинтересовался старший дознаватель, который и сам выглядел не слишком-то хорошо. Он сидел на полу, как был, в одежде. И пальто его кашемировое промокло, а еще пропиталось грязью и дымом. Огнем. Кровью. Болью… и он принес сладкий вкус чужих страданий.

— Спит, — сказала я, полотенце поправляя. — И жить еще будет… некоторое время.

— Пока мы…

— Да.

— И что думаешь?

Он смотрел на меня снизу вверх и казался таким ошеломляюще беспомощным, что меня прямо-таки неудержимо тянуло погладить его по волосам и успокоить какой-нибудь глупостью.