Онлайн книга «По ту сторону жизни»
|
— Если знать точки… и воздействовать аккуратно, следов не останется… кто должен был провести обряд? Еще тычок, и Питхари завыл во весь голос. — Имя… Вой на инквизитора действовал слабо. А от герра Германа он попросту отмахнулся, правда, в ладони блеснула искра белого света, и этого хватило, чтобы жандармерия сочла вопрос права исчерпанным. Правильно, кому хочется ввязывать в дела инквизиторские. — Имя, говорю… и не делай вид, что не понимаешь, — Вильгельм присел рядом с хиндаром. — Диттер… помнится, пишешь ты как курица лапой, но не соблаговолишь ли начать протокол… по делу о систематическом нарушении пятого эдикта… проведение незаконных обрядов… магия крови… и что там еще? — Седьмой… попытка нанести ущерб целостности Империи путем лишения ее заведомо одаренных… или как-то так… — Ты знаешь, что в твоей перепевке законы звучат пошловато? Но ничего, потом выправим… — он погладил господина Питхари по волосам. — А самое смешное, что этот недоучка, умудрившийся провалить половину порученных ему дел, на сей раз самым отвратительнейшим образом прав… Голос его звучал мягко. А я подтолкнула девочку в спину и велела: — Уходи. Она же, вместо того чтобы подчиниться, стиснула зубы и замотала головой. — Выставлю, — я щелкнула пальцами, пробуждая тьму. — И тебя, и твою матушку… Не хватало, чтобы мне всякие тут перечили. В темных глазах мелькнула обида. — Мой дом — мои правила, — сказала я и коснулась острого носа. — Вырастешь, заведешь свой, тогда и будешь устанавливать свои. Мне показалось, она поняла. Во всяком случае, отступила, но… — Я… знаю… имя… старик Наклахди… — Заткнись! — вопль хиндара сотряс дом, но был остановлен очередным тычком, на сей раз куда-то в основание шеи. Результатом стал хрип, и тело на полу забилось. — Не переусердствуй… — А ты мне еще поучи, чистоплюй, — Вильгельм поправил полы халата, который норовил распахнуться. Интересно, стоит ли упомянуть, что халаты женские? А что большие, так ведь… женщины тоже всякие бывают. Помнится, Гюнтер прикупил их по случаю несколько дюжин, уверив, что уж больно цена была хороша, а гости у нас, если и случаются, то не того воспитания, которое позволит по толщине полосок и оттенку зеленого определить половую принадлежность халата… Да, пожалуй, помолчу. — Значит, — голос его изменился, стал мягким, — старик Наклахди… ты его видела? Девочка помотала головой. — А имя откуда? — Он сказал. Сказал, когда я уроню первую кровь, он сам меня отведет… чтобы мне отрезали ненужное… — Ненужное… — Вильгельм прикрыл глаза и задумчиво так произнес: — Диттер… а ты помнишь, что там должны отрезать… — Физически или метафизически? Диттер использовал перевернутый серебряный поднос в качестве столика. Откуда взялась бумага и чернильница, а также перья и шкатулка с белым морским песком, понятия не имею. — Я не занудствую, я уточняю, речь идет о magnum или parva-варианте… — И латынь у тебя хреновая. — Без тебя знаю… — А чего они ругаются? — шепотом поинтересовалась девочка, переступая с ноги на ногу. — Любовь, она такая… не выбирает, — я ткнула пальцем в плечо. — Иди уже. Понадобишься — вызовут… на кухню загляни. — Зачем? — Затем, что тощая больно… непонятно, в чем сила держится… и это не шутка, — я повернулась к дверям. — Физическое истощение в твои годы сказывается на развитии дара. Убрать прошлое я не могу, а вот откормить слегка — вполне… Дальше было почти скучно. Герр Герман любовался картинами. Вильгельм вел допрос. Диттер конспектировал и делал сие с превеликим удовольствием, от усердия вон язык высунул. Поверенный старался слиться со стеной и больше о правах своего клиента не вспоминал… Обрядов и вправду было два варианта. В первом силу девочек запирали в теле, и запирали накрепко. Плевать, что, не имея выхода, она начинала тело разрушать, и не проходило трех-четырех лет, как несчастная погибала… к этому времени она, как правило, успевала разродиться ребенком. Одаренным. Если везло, то мальчиком… В расширенной версии уродовали еще и тело. — Не понимаете… вы не понимаете… — Питхари в какой-то момент перестал скулить и заговорил, причем отнюдь не на своем диком наречии. И говорил он чисто, грамотно, что само по себе было удивительно. — Женщина — это сосуд, который мужчина должен наполнить… Диттер почесал кончиком стального пера нос. — Что ее здесь ждало? Она станет потаскухой… здешние женщины развратны… И взглядом меня буравит. А я что? Я сижу. Шоколад вот пью. Горячий. И крендельки ныне выше всяких похвал… все таки у моей поварихи исключительнейший талант, который несколько уравновешивается скаредностью, вороватостью и на редкость отвратительным характером. Хиндару позволили сесть, но и только. Стоило ему дернуться, чтобы встать, как последовал незаметный тычок под ребра. — Они ходят, не покрыв головы… они смотрят мужчинам в глаза… Ужас какой. Бедняга. — Они выставляют напоказ свое тело… предаются разврату… за деньги… Кажется, последнее обстоятельство особенно его огорчало, полагаю, в связи с отсутствием необходимой суммы. Хотя, конечно, преувеличивает… я вот разврату предавалась совершенно бесплатно, исключительно следуя внутренним своим потребностям, которые у каждой ведьмы есть… А носки у Диттера смешные. С узором. Правда, слишком мелким, чтобы его разглядеть… если только… нет, красть носки у гостя как-то… ладно, если оставить в стороне этичность, но… все равно… мелко. Определенно. — Я не хотел… просто не хотел… чтобы дочь моя стала шлюхой… И поэтому решил отдать ее чудовищному старику… — Инфибуляция [1] достаточно широко распространена в колониях, — заметил Монк, присаживаясь на самый край кресла. Он, в отличие от дознавателей, хотя бы оделся. Правда, клетчатая рубашка и широкие мятые штаны выглядели как-то слишком уж по-домашнему. И бровь герра Гектора изогнулась. Причем только левая. — Мы боремся с ней, однако… не буду лукавить, что успешно… — Он вздохнул. А я закрыла глаза, позволяя барабанам звучать громче. Нож в руке… я чувствовала его. Теплую рукоять, которая сама ластилась к коже. Клинок острый. На нем темными пятнышками застывшие капли крови… клинок жаждал свежей. |