Онлайн книга «По ту сторону жизни»
|
Пламя взмывает до небес. Оно обходит тело моего мужа, будто полагает его недостойным очистительного жара своего. И это тоже оскорбление, которое, я знаю, не останется незамеченным. И без того его смерть смешна. Утонуть в вы гребной яме. Я хохочу, и голос мой тревожит пламя, заставляя отступить. Не больно… Я потеряла саму способность испытывать боль, но… Я нахожу в толпе моих дочерей. Они держатся вместе, и старшая обнимает сестер. Она не сумеет защитить их, как не сумела я сама, но… сейчас, на пороге смерти, я могу сделать лишь одно: стряхнуть путы каменного амулета и позвать мою богиню. Спаси и защити. Дай силы. Дай мне… Пламя поет. И пляшет. И в нем проступает до боли знакомый силуэт. Он спускается с погребального костра, который уже здорово пахнет паленым, и идет мимо людей. Люди падают, прижимаются к земле, надеясь слиться с ней… Она касается макушки моей дочери, и над темными волосами той вспыхивает корона пламени. И над головками младших. Теперь они не посмеют… теперь побоятся… хорошо… и за это я готова выдержать боль. Но пламя милосердно, как и та, которую так боятся глупцы. Она касается моей руки, и та становится прахом. Она обнимает меня. И губы ее обрывают истончившуюся нить моей жизни. А я… Я вновь вижу чужими глазами. Я стою в древнем храме на голых плитах, и чужак за моей спиной что-то говорит. Его речь непонятна, гортанна и даже простые слова кажутся ругательствами. Сам чужак белокож. Некрасив. У него выпуклые глаза тусклого цвета, а волосы похожи на сухую траву. Его кожа краснеет на солнце, и чужак прячется от него под зонтом. Он богат. Но одевается в тяжелую неудобную одежду. Он способен слышать силу, а еще хочет забрать ее себе, и потому говорит со мной. Никто из наших мужчин не смеет, а он говорит… и прикасается. Губами. К ладони. Он мог бы взять меня. Некоторые из его людей брали женщин, а те молчали, потому что мужчины потом давали монеты, полновесные, золотые, и этого было достаточно, чтобы утихомирить ярость мужей. Некоторые сами приводили своих жен к чужакам и торговались. Я видела. Моя бабка шипела, что мы с сестрами тоже могли бы пойти, ведь ясно, что во всей округе не найдется безумца, который захочет взять нас в жены. Она бы и сама нас привела, если бы… чужак не боялся. Все боялись. И мои дядья, которые прежде с превеликим удовольствием раздавали затрещины, и их жены, и дети, находившие немалую радость в том, чтобы щипать и толкать нас, и староста, и мужчины, и женщины… и пожалуй, нас бы изгнали, если бы не этот страх. Но кто рискнет обидеть посвященных Кхари? — Я плохо говорить твой язык, — чужак старается. Он не злой. И в отличие от прочих не считает нас дикарями, разве что самую малость. Он редко хмурится, а злым я видела его лишь однажды, когда Ишмас-водовоз колотил свою жену. Чужак поколотил Ишмаса. Вмешался он зря, но Ей понравилось. И потому я привела его в храм. А он принес цветы. Мне иногда передавали дары для нее. Лепешки, пропитанные птичьей кровью. Квелые тушки или куски сырой печени. Иногда — костяные иглы или даже браслет, пусть деревянный, но кровью измазанный. А чужак — цветы. И сам он возложил их к ногам богини. А потом протянул к ней раскрытые ладони, зажмурился. Что-то произнес… Сила… какая сила… Я наш язык понимала, как понимала и тот, другой… Чужак смотрит на меня внимательно. И протягивает мне кольцо. — Ты стать мне жена. Это звучит утверждением, но я киваю: я… Мне двадцать три и я слишком стара. — Сестры. Он прикрывает глаза и говорит: — Они есть сила? — Ее, — я указываю на богиню. — Хорошо. Я… найти. Муж. Твой сестра. — Две, — уточняю, показывая на пальцах. И чужак улыбается. Сколько бы ни было у тебя сестер, девочка, мы подыщем им мужей… эту силу нельзя упустить. Сознание раздвоилось. Это неприятно, к счастью, длилось недолго. У прошлого кисловатый вкус, не сказать, чтобы приятный. И я хотела бы вернуться, но… Старуха злится. Ее уродливое лицо делается вовсе страшным, и она, позабыв про богиню, шипит: — Никогда… никогда, слышишь, тварь? Она пытается отвесить мне затрещину, но я перехватываю руку. Я приняла решение. Чужак… был иным, но богиня позволила коснуться ног ее и не обожгла ядом, не наказала наглеца, послав ему быструю смерть или же долгую и мучительную, а значит… — Мы уйдем, — сказала я, глядя в мутные старушечьи глаза. — А ты останешься. Ты будешь жить долго… так долго, что имя твое забудут, а саму тебя станут считать проклятой… Она икнула, а я… Я не могла остановиться. Я видела… Мы видели: мучительную жизнь, полную суеверного ужаса и ненависти. Бесконечное полотно дорог. Стареющее тело, к которому была привязана душа. Милостыню… голод… Раз уж она так боится смерти… — Ты… поплатишься, — старуха вырывает руку и отступает. — Ты… Ночь. И круг полной луны, желтой, как тигриный глаз. Рога молчат, как и барабаны: сейчас нам не нужны слуги. Ночной лес полон звуков. Кто-то кричит, кто-то плачет почти человеческим голосом. Бесшумно ступает огромный зверь, который задерживается на долю мгновенья, прислушиваясь к происходящему на поляне. Его клыки подобны кинжалам, а когти остры, но… зверь уходит. Скользит змея, чье тело сохранило остатки тепла, а яд по-прежнему крепок. Плачет птица. А мой будущий супруг молчит. Он стоит перед лицом Богини, держа меня за руку… — Ангус, ты уверен? — его спутник не так хорошо воспитан. А еще несколько пуглив, поэтому и сжимает ладошку младшей сестры, но продолжает крутить головой, озираясь. Темнота для него непроглядна. Враждебна. И он говорит. Он кладет ладонь на блестящую рукоять: их оружие шумно и грозно, и это тоже нравится богине. Она улыбается. Она тянется из темноты, разглядывая чужаков сотнями глаз. — Уверен. Сопли подбери, — мой будущий муж спокоен. Он позволил надеть на голову алый тюрбан и украсить переносицу знаком. Он наклонился, когда я протянула гирлянду из цветов, и улыбнулся, видя мою нерешительность. — А если… — Если ты не заткнешься, я сам тебе шею сверну, — обещает он, не спуская взгляда со смуглой девушки, которая двигается медленно, будто во сне. И сны ее не стоит тревожить. — Но… — Мы все уже решили, — Ангус опускает палец в плошку с толченой охрой, а после касается прохладного смуглого лба. — Или думаешь переиграть? |