Онлайн книга «Рымба»
– Легкий, видать, не дохлый! – кряхтя, заметил Волдырь. – Дай бог! – И Митя со стуком опустил ношу в кузов. До дома Волдыря было недалеко. Через несколько минут таким же способом втащили тело в избу и опустили на дощатый рундук возле печи. – Зажгу лектричество ради такого дела. – Волдырь пошарил под столом и накинул провод на клемму. Над столом тускло загорелась лампочка, чуть разогнав по углам темноту. Обстановка была скромной и простой, но не убогой. Темный стол из струганых досок, без клеенки. На столе огарок свечи в пол-литровой железной банке, полной парафина, и коробок спичек. Больше ничего. Темный пол из толстых и широких плах, без половиков, чисто подметен. Стены в старых, когда-то зеленых обоях, а потолка в темноте не видать. Печь тоже темная, хотя раньше и белилась. В избе было тепло. – Посвети, Любаша, срежу с него рубаху, – сказал Митя и, не церемонясь, стал рвать по швам-рукавам материю, помогая себе вынутым из ножен ножичком. – Можно и так снять, вон он какой мяккой, – придержал его Волдырь. И точно. В тепле бесчувственное тело быстро обмякло. Одежда снялась, как с мертвецки пьяного, Волдырь поправил только полусползшие темно-синие трусы с белой полоской на боку. Сатиновые. – Динамовец, что ли? – удивился Волдырь. Ноги холодно белели в полумраке, а тело выше пояса, как камуфляжем, было покрыто татуировкой – рисунками и узорами разных темных цветов. – Якудза! – догадался Митя. – Сердце послушаю… – И он приложил ухо к груди человека. – Не пойму. Но не мертвяк, не совсем ледяной. – Какая якудза, гля, у него крестик на шее и рожа-то рязанская! – заспорил было Волдырь, но его перебила Люба: – Потом узнаем, якудза или динамовец, сейчас надо, чтоб в себя пришел! Три спиртом! – Она протянула Мите склянку. Митя сдернул крышку, плеснул на ладонь и шлепнул на грудь незнакомца. Стал жестко тереть вверх-вниз, крест-накрест, а потом и кругами. По избе поплыл запах алкоголя. Волдырь сглотнул: – Глухо пока. Надо ноги растереть и уши. – Ставь горсть и растирай, – отозвался Митя. – Любаня, потри ему уши. Все трое принялись молча тереть. – Без толку, – спустя полминуты констатировал Волдырь, – может, леща ему? Волдырь нацелился было на хорошую пощечину, но Люба удержала его, наклонилась, сложила пальцы кольцом и резко щелкнула мужчину по носу. Веки у того задрожали и чуть приоткрылись. Люба отпрянула назад. – Тихо! – беззвучно крикнул Митя и поднял указательный палец. Все трое напряглись до звона в ушах. В тишине прошло несколько секунд, потом серые губы мужчины разлепились, будто треснули, и спасатели услышали сиплый шепот: – Слава… Слава… Глаза его снова закрылись, а губы слиплись. – Доставай стаканы, дядя Вова! Ожил твой утопленник! – громко заявил Митя. – Слава, видишь ли… Надо и Славе налить. Быстрее очухается. Любаня, накрой его тулупом, вон, на печке лежит. Люба за полу сдернула с печи тулуп. Волдырь достал из темного угла, из старого буфета с непрозрачными стеклами, пару граненых стаканов и звякнул-поставил на стол: – Было бы чего налить, а из чего выпить, найдется. Люба, рюмку тебе достать? Люба отмахнулась, прислушиваясь и разглядывая с фонариком рисунки на груди и плечах бородача. – Давай болящему спиртику пля́снем, а сами вот. – И Волдырь поставил на стол Манюнину бутылку. – Чего медицинский препарат переводить зазря… Митя пожал плечами и разлил самогон по стаканам. – Ну, Славик, или как тебя, выздоравливай! – сказал он весело. – Нам тут лишние упокойники ни к чему. Люб, приподними ему голову, пусть лекарство примет. Волдырь тоже выпил, выдохнул шумно, занюхал рукавом и вставил свое обычное в таких случаях присловье: – Крепка советская власть! Что там за сюжеты, Любаша? – Иди сам глянь, дядя Вова. Надо его подсадить чуток, голову закинуть и зубы разжать, чтоб внутрь затекло. Так и поступили. Митя приподнял бородатого за плечи, Волдырь нажал ему на подбородок, удерживая голову откинутой, а Люба залила в образовавшуюся между губами трещину полстакана спирта. – Утек вроде бы, – сказала она, и пациента уложили обратно. – Да-а! – протянул Волдырь. – Тут картинная галерея прямо. Баталии, патреты, цельный натюрморт. – Оживает, кажись, – перебил его Митя, щупая пульс на шее якудзы-динамовца. – Только больно уж быстро он оттаял да помягчел, а? Чудеса… – Чудеса, да и только. Я подходил – он трупом лежал, а теперь уже теплый весь. Будто батарейку новую вставили. Казус какой-то… Феномен, одним словом. Налей-ка, Митенька, еще маленько. Митя налил. Люба поставила на стол блюдце с салом и села на лавку у стены. Мужики выпили, Митя крякнул, Волдырь похвалил его: – Всяк выпьет, да не всяк крякнет. – Ладно, дя Вова, пойдем мы. Вроде оживает мужичок. Завтра загляну. И ты заходи, держи в курсе. Интересно же, что за крендель… – До завтра, дядя Вова, – попрощалась Люба, и они ушли, освещая дорогу фонариком. – Сало оставили, – пробормотал Волдырь. Наступила тишина. Он встал, наклонился над лежащим человеком, разглядывая татуировки, и вдруг увидел, как у того из-под вздрагивающих век быстро текут слезы. Из глаз попадают в уши и вязнут в жесткой, как медная проволока, бороде. – Эка! Еще не легче. Милай, слышишь меня? – напрягся от неожиданности Волдырь. Человек всхлипнул и плавно открыл глаза. Слезы блестели в них и продолжали течь. Лицо вытянулось, словно от удивления. – Слышу… – просипел он. – Попей воды, не будет беды! – брякнул Волдырь первое, что пришло в голову, налил в стакан самогону, потом приподнял мужику голову и влил жидкость в рот. – Значит, Славой тебя зовут? – Наверное, Славой… Говорил он медленно и тихо, да оно и неудивительно. «Хорошо хоть по-русски понимает, – подумал Волдырь, – не якудза. Не надо языку учить». – Откуда ты взялся-то, друг? – С Конского острова… В лодке… В шторм попал… – Да-а, не ближний свет. Из монастыря, что ли? – Угу. – Монах? – Не. Трудник. – А в лодку зачем полез в шторм? Слава не отвечал. Из глаз его все еще текли слезы. Он это чувствовал, но сил их вытереть, видно, не имел и потому лежал со сморщенным лицом. – Что ж ты все плачешь-то, сынок? Радоваться надо, что жив остался, а ты… – Плачу от водки. Потому и на Конский попал, что пил все время и плакал. Болезнь какая-то, наверное. |