Книга Мертвая Академия. Печать Крови , страница 43 – Сильвия Лайм

Я на миг задержала дыхание и отвернулась, прежде чем ответить:

— А разве тут много вариантов?

Не смотреть. Я не должна смотреть на него, иначе вся обида исчезнет под взглядом его серых глаз.

— Вы убили мою мать, сделали меня сиротой и до сих пор раздумываете, а не нужно ли убить еще и меня, — продолжала я, чувствуя, как по крови расползается болезненная отрава обиды. — По-моему, все предельно ясно.

— Лариана, — тихо позвал он, и я вздрогнула, услышав свое имя, — вы должны понять, что другого выхода не было ни у меня, ни у остальных членов корпуса. Тех, что остались в живых… — добавил он отрывисто.

А я почувствовала, как липкие пальчики ужаса чертят у меня на позвоночнике холодные круги.

Значит, это была не просто резня?

— Ваша мать, — продолжал Люциан будто через силу, — была высшей жрицей. Вы знаете, что это означает?

— Нет, — коротко ответила я.

Горло вдруг отказалось повиноваться, сдавленное чем-то горьким, застывшим у самых ключиц.

— Это значит, что благодаря темным ритуалам и служению Тиамант сумеречная магия настолько сильно вошла в ее тело, что она перестала быть человеком. Даже ее кровь была отравлена некромантией. И ее цвет изменился.

— Но… я не понимаю, — едва выдавила я, чувствуя влагу, подступающую к глазам.

Ректор вздохнул.

— Она собиралась принести свою дочь в жертву богине. Вас, Лариана. Если бы не мы, вы бы не выжили.

В этот момент что-то мокрое полилось по щекам.

Значит, у меня все-таки не было матери…

— Мне жаль, — проговорил он.

Тихо. Ошеломляюще тихо. Только стук сердца, отдающийся пульсом в ушах.

— А может, та жрица вовсе и не была моей матерью? — произнесла я и сморщилась от того, как жалко это прозвучало. Но Дэйн только глубоко вздохнул:

— К сожалению, была. Когда мы решили сохранить вам жизнь, то произнесли заклятие на поиск родственной крови. Хотели отдать ребенка семье. Но нити магии указали…

— На труп, — закончила я, когда ректор на мгновение затих, будто подбирая слова.

Судя по всему, так оно и произошло, потому что он не стал отвечать, но через пару секунд продолжил:

— Теперь спустя годы я начал опасаться, что кто-то из адептов культа мог остаться в живых. — Его голос был низким и словно извиняющимся.

Но с чего бы? Может, мне все это только казалось.

А Люциан продолжал говорить. И, как ни странно, его слова меня успокаивали. Незаметно, едва ощутимо убаюкивая.

— Я боялся, что кто-то мог обучить вас магии, чтобы продолжить дело высшей жрицы. Но это была моя ошибка. Простите меня, магиана Ирис.

Хотелось вздохнуть, но из груди вырвалось что-то сиплое. Я не могла вымолвить ни слова, как ни старалась. Какая-то горечь душила изнутри, и только сила воли мешала разреветься прямо на глазах у ректора.

— Магиана Ирис, — позвал он, но я закрыла глаза, зажмуриваясь.

— Зачем вы оправдываетесь передо мной? — с трудом проговорила я. — Вы — ректор императорской академии, член какого-то там корпуса! Мнение сопливой первокурсницы не должно вас волновать.

Проговорив все это на одном дыхании, я распахнула крепко зажмуренные глаза и встретилась со странно сверкающим серым взглядом. В нем была задумчивость, непонятная тоска и океан чего-то мрачного, что плескалось в самой глубине.

— Лариана… — попытался ответить он, но я перебила:

— Если вам важно, что другие будут обо всем этом думать, то не стоит переживать. От меня об этом никто не узнает. Теперь я верю, что у вас не было иного выхода. В конце концов, вы же сохранили мне жизнь, а не убили, как остальных. Значит, вероятно, я должна быть вам благодарна. Так что не беспокойтесь, вашу репутацию я не испорчу. Хотя вряд ли мне это было бы под силу…

Серый лед радужек стремительно темнел.

После всего сказанного я встала с дерева, намереваясь побыстрее уйти отсюда и все-таки пореветь где-нибудь в уголке. Там, где никто не увидит и не услышит. Там, где я снова останусь одна, как и всю свою жизнь.

Но в этот момент Люциан резко схватил меня за руку и с силой потянул на себя. Я вскрикнула, потеряв равновесие. И уже через секунду сердце оглушительно забилось. Потому что теперь со всех сторон меня окружали крепкие, уютные до стона и нежные до крика… объятия.

— Какая, к демонам, репутация?! Что вы несете, магиана Ирис? — нахмурившись, воскликнул Люциан, оказавшись вдруг ошеломляюще близко. Повсюду — его руки, колени, дыхание, сверкающие радужки цвета дымчатого хрусталя… — Какая репутация, когда все мои мысли разбиваются на осколки, стоит увидеть ваши глаза? Да мне плевать, что будут думать остальные. Ведь стоит только раз посмотреть на ваше лицо, в котором застыли невыплаканные слезы, и мне хочется умереть и никогда не рождаться. Лишь бы больше не причинять вам боль. Разве это похоже на то, что должен испытывать ректор к юной магиане? Скажите, Лариана, хоть немного похоже?

Его голос был хриплым, местами переходящим в рычание. Он крепко прижимал меня к своей груди, и даже сквозь ткань жилетки и рубашки я слышала, как громко бьется сердце.

— Потому что мне кажется, что я сошел с ума…

Он положил мою голову на сгиб локтя, не сводя с меня глаз.

От его слов бросило в жар еще больше, чем от позы, в которой мы оба оказались. Между ребрами словно взорвалось маленькое солнце, разливая повсюду обжигающий огонь.

Мой ответ так и умер на языке в приоткрытых губах, жадно ловящих воздух. Я не могла поверить, что все это мне не снится. Продолжала смотреть на Люциана ошарашенно широко распахнутыми глазами, словно пыталась прочесть в худом, напряженном лице, что мне все это послышалось.

— Лариана, — почти с болью позвал Люциан, заставив меня вновь задрожать. Высокий мужской лоб пересекла тонкая морщинка. Он хотел, чтобы я ответила. Но разве может ответить рыба, выброшенная на берег? Утонувшая нежными плавниками в раскаленном песке?

— Лариана, — тише повторил он, зарываясь рукой в моих волосах, поглаживая, успокаивая, лаская.

И кажется, еще немного, и…

— Ла-ри… — едва звучит в воздухе, и все. Мир летит в пропасть вместе с его губами, накрывающими мои в каком-то диком, горячем поцелуе, полном жажды, желания, необходимости.

Быть рядом, касаться, вдыхать запах. Быть одним целым…

Я замерла на миг. В голове что-то лопнуло и разорвалось, рассыпаясь искристыми звездами. Как черное затмение, застилающее разум. Как прохладная ночь, остужающая разгоряченную за день землю.

Он целовал меня со всей силой и страстью. Целовал так, как не целовал меня никто и никогда. Сводил с ума мягкостью и сумасшедшим вкусом своих губ. Языком, который властно проник в меня. Желанием взрослого мужчины и одновременно нежностью и ослепляющим исступлением.