Книга Пепел Анны, страница 34 – Эдуард Веркин

На одном из перекрестков на красный светофор на подножку грузовичка подскочил парень в майке, стал расспрашивать Анну и поглядывать на меня. Спрыгнул на следующем перекрестке, за которым начались пригороды пригородов. Тут Анна прибавила скорости, и я толком не успел рассмотреть все эти халупы, ну, оно к лучшему.

За халупами зазеленели поля и сады с невысокими деревцами, местность походила на местность к востоку от Гаваны, только море с другой стороны. Ехали недолго, до озер с птицами не добрались, Анна свернула на проселок.

Кубинский проселок от нашего отличался цветом земли, а так то же самое, кривули и ямы. Убрались с дороги, и мне стало интересно – куда едем? И зачем. Но решил не спрашивать, доберемся до места и увижу. Весело. Нет, на самом деле весело.

Анна снизила скорость, грузовичок хрустел, скрипел, завывал и вопил о том, что он вот-вот развалится. Но терпел. А я прикидывал варианты. Меня смущал грузовичок. Я мог предположить, что Анна потащила меня за город полюбоваться водопадом, или живописной лагуной, или пляжем с редкими черепахами, но зачем тут грузовик? Мотоцикл же есть.

Грузовик озадачивал.

Проселок стал хуже, начались глубокие колеи, и мы стали прибуксовывать. Впрочем, Анну это не смущало, она прибавляла газу, взрывая вокруг грузовичка пылевые бури.

Километра через три мы все-таки спустились к морю. Во время очередной пылевой бури Анна свернула на потайную дорогу, то есть там не дорога была, а небольшая тропинка через заросли, на которой грузовичок едва помещался. Минут десять ползли по зеленому тоннелю, и ветки скребли по крыше и по бокам фургончика, мне было приятно думать, что вокруг нас зомби и что мы пробиваемся на последний пляж.

Пляж там действительно оказался, правда, небольшой и хорошо укрытый в зарослях. Если не знать, что здесь пляж, никогда не подумаешь. Хорошее местечко. Желтая полоса между лапами черных скал, плотный песок, волны бьются в брызги о гребень сточенных морем рифов, и у берега вода тихая. Нет, хорошее местечко, у нас на Рыбинском водохранилище дача в таком, часто ездим, там песок да камыш. Великанову, само собой, не берем.

Мне понравилось, непонятно, зачем грузовик?

– Помоги, – сказала Анна.

Анна откинула задний борт. Кузов фургона оказался забит разными предметами, этажерки, корзины, коробок от бананов много. Я отчего-то решил, что сейчас Анна предложит закопать все это барахло в песок.

– Надо достать, – сказала она.

Стали выгружать. Вещи были легкие, точно высохшие, за исключением коробок. В коробках тяжелое, но не брякает, коробки я сам снимал. Потом потихоньку перетащили все добро подальше от машины и поближе к воде, сложили в большую кучу. Анна достала из кузова мятую канистру, тут я понял, к чему грузовик и пляж.

– Зачем? – спросил я.

– Старое имущество, – объяснила Анна. – Отец решил избавиться. Некуда девать. А сам он сейчас очень занят.

Неубедительно. При тутошнем нищебродстве вывозить куда-то вещи? Оставить грузовик на улице, к утру все разберут, и никаких трат на бензин. Хотя и грузовик стащить могут, разобрать…

– Отец… – Анна подбирала слова. – Он не любит, чтобы трогали его вещи. Он любит, чтобы они оставались только его вещами.

Бывает, подумал я, а что. Моя прабабушка в гости ходила всегда со своей ложкой и никогда не ела молочных продуктов, пусть хоть сыра, пусть хоть варенца, у всех свои странности.

Великанова однажды пожертвовала в благотворительность свою фамильную куклу, выструганную из дерева Зосю Мармеладовну, с платьем, связанным из кружев, с атласными ботиночками, с бантиком, богатая такая кукла. Пожертвовала и сразу передумала, ей нестерпимо стало, что кто-то будет, кроме нее, Зосю в руках держать, Великанова упросила меня пойти на благотворительную ярмарку и выкупить Зосю за тройную цену, а когда я куклу выкупил, Великановой стало стыдно за свою глупость и дремучесть, она отправилась на дачу и спалила Мармеладовну в мангале. Ну, потом в три ручья, конечно.

– Много лишних вещей, – снова сказала Анна. – Надо выбрасывать. Никому, кроме нас, не нужны. Вы сжигаете старые вещи?

– Регулярно, – ответил я. – У нас есть такой праздник даже – седьмое октября, день огня.

– День огня…

Анна кинула мне зажигалку, а сама стала скручивать с канистры крышку.

– Погоди, – остановил ее я. – Это неправильно.

– Что неправильно?

– Ты неправильно собираешься жечь.

– Какая разница?

– Такие вещи надо делать по правилам, – сказал я.

Вообще-то я никаких правил не знал, но придумал по пути.

– Сначала огонь, – сказал я. – Надо без горючего, нужен чистый огонь.

Я немного прошелся по пляжу, собрал плавника, думаю, это была в основном пальма. Сложил, легко зажег сухие пальмовые листья. Из всего этого тропического материала получился неожиданно похожий на наш костер – и трещал совершенно так же, и, что самое необычное, запах совершенно неотличимый, дымок получался, как от бересты. И никакого бензина.

– Можно подкидывать, – я кивнул на вещи.

Анна поглядела на вещи, затем на меня. Я взял этажерку. Сломать оказалось несложно, выбил полки, выбил стойки, покидал. Этажерка загорелась.

– Примерно так, – сказал я.

– Да…

Анна открыла банановую коробку, достала серую папку. В коробке было много и других папок, но Анна достала верхнюю, толстую, с бумагой, торчащей во все стороны пожелтевшими углами. Распустила завязку.

Папка была забита стихами. Посередине каждого листа сверху донизу спускались четверостишья, по три штуки. Написано старательно, красиво, поэт знал толк в каллиграфии, но в безупречности своей лиры уверен не был – стихи во множестве правились – прямо в тексте, когда поверх одного слова писалось другое, и на полях. Поля его литературы были заполнены заметками и многочисленными маленькими картинками, сделанными с такой же каллиграфической тонкостью. Поэт рисовал птичек, корабли, горы, снова корабли, солнце, облака, похожие на корабли, луну, поднимающуюся над горами. Анна стала читать стихи, губы у нее шевелились, а когда дочитала, кинула в огонь.

– Бумаги, – пояснила она. – Скопились за много лет. Теперь не нужны.

Странно. Хотя, с другой стороны… Куда их девать? Понятно, что хорошие стихи нужно хранить для потомков, а что делать с плохими?

Ветер немного дунул, раскидал загоревшиеся листы по песку. Я пошел собирать. Когда вернулся, Анна жгла уже вторую папку. Я скомкал стихи, кинул в огонь.

– Хорошо, – сказала Анна.

Я пожал плечами и забросил в огонь детский стульчик с рыбками на спинке.

В следующих трех коробках оказались книги. Не какой-то там пыльный антик, а вполне себе обычные, недавнего года издания, в незамысловатых мягких обложках с выцветшими красками.