Онлайн книга «Государево царство»
— Спустите! — тихо приказал дьяк. Верёвку ослабили. Федька упал на пол. Мастер плеснул ему в лицо водой из ковша. — Скажешь? — коротко спросил Федьку дьяк, когда тот очнулся. — Ох, батюшки мои, скажу! Ох, светики мои, всё скажу! — простонал Федька. — Всё скажу! — Знал, что мой сын? — глухо спросил Теряев. — Ох, знал! Знал, государик мой! — Сам скоморохам наказывал? — Ой, нет! Просто привели, я и признал… да! — Сына-то? Что ты брешешь? — не утерпел боярин. — Подтяни! — сказал дьяк. Блок заскрипел. — Ой, не надо! Ой, милые, не надо! — Ты так говори, стоя! — с усмешкой пояснил дьяк. Федьку поставили на ноги и слегка приподняли его руки; одно движение мастера, и он уже висел бы над полом. Федька стал давать показания. Приезжала к нему баба-колотовка из Рязани, Матрёна Максутова, прозвищем Огневая. Была она красавицей, ныне ведовством занимается. И привезла она ему наказ от воеводы рязанского, Семена Антоновича Шолохова, чтобы он извёл щенков князя Теряева; а за каждого получила сорок рублёв, а в задаток полсорока. Бил он, Федька, с ней по рукам, а потом послал в княжью вотчину скоморохов, сговорившись на десяти рублях. Привели князя-мальчика к нему как раз накануне въезда патриарха в Москву от плена польского; он спрятал ребёнка, но на другой день рапату разбили, сожгли, и мальчика он бросил. Только это ему и ведомо! Князь Теряев сидел, сжавши голову руками, и, казалось, ничего не слышал. Признание Федьки изумило его и совершенно сбило с толку. Боярин Шолохов, воевода рязанский… Был он в думе на Москве, потом был послан на воеводство… Вот и всё. Не было ни ссор, никакой зацепы. С чего ему? — Что Матрёна тебе говорила, для чего воеводе моё сиротство нужно? — наконец спросил князь Федьку. — Не сказывала, светик мой, не сказывала. Ой, не тяните! Как пред Богом говорю, не знаю! Князь махнул рукою и встал. Колтовский вышел за ним. — Ну, вот, князь, и дознались! Теперь ищи со своего ворога… — Все мне вороги! — Что ты? Кто все? — Воевода этот, Матрёна, Федька, скоморохи… Всех изживу! Боярин усмехнулся. — Ну, Федьку я на себя возьму. Поспрошаем его насчёт казны, а там и на виселицу! Этого воеводу с Матрёшкою, может, ты и сам доймёшь, ну, а скоморох… — боярин развёл руками, — много их больно, князюшка! — Травить псами у себя на вотчине приказал, а сам бью их! — Не перебить всех! — засмеялся боярин и сказал: — Однако не помяни лихом. Здравствуй, князь, а я пойду по Федькину душу казны искать! — и, хрипло засмеявшись, он пошёл в застенок. Князь вскочил на коня и поехал в дом Шереметева. Пылкий князь рвал и метал в нетерпении, горя местью к воеводе рязанскому. На другой же день, ни свет, ни заря, поехал он во дворец, чтобы бить челом царю, и вдруг узнал, что царь с матушкой своей поехал к Троице, а оттуда на Угрешь на богомолье. А там столь же неожиданно для всех поехали бирючи [47] клич кликать, девиц на царские смотрины собирать. Потянулись вереницею по Москве возки, колымаги, забегали царские слуги, размещая всех. Приехал царь, начались смотрины, не до того царю было. Кинулся князь Теряев к патриарху, тот принял его ласково, но ответил: — Бей челом царю на том, чтобы он выдал тебе воеводу рязанского головою, а я в стороне. У меня дела государские. А тем временем дочь боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукова, княжну Марию Владимировну, на верх взяли и царской невестой нарекли. Не медлил царь, и скоро была назначена свадьба. Поскакал бы на Рязань князь Теряев и с глазу на глаз переведался бы с воеводою, если бы не удержали его Шереметев да жена. Для исхода своей тревоги взялся он за постройку и стал выводить палаты на Москве-реке, недалеко от Немецкой слободы. Из слободы вызвались помогать ему чертёжник да кровельщик, и действительно на удивление всем строились пышные хоромы князя. В три этажа выводил немчин терем, а за ним смыкалась церковь маленькая, а там летник да бани, да службы, да клети, да кладовки, да подклети. Наконец садовник, тоже из Немецкой слободы, наметил богатый сад с прудом и фонтаном. Строилась церковка и в вотчине, и, не будь этих строек, умер бы с досады князь Теряев. Только и отвёл он душу в том, что длинную отповедь в Рязань своему другу Терехову послал, моля его в то же время ни своей бабе о том не говорить, ни воеводе словом не намекнуть. «А коли можешь окольностью правду допытать, в кую стать он чёрную злобу на меня имеет, то допытай и, допытавши, отпиши. А я царю бить челом буду, чтобы выдал он мне пса смердного, и ужо правду с дыбы дознаю!». 19-го сентября 1624 года праздновалась свадьба царя Михаила с Марией Долгоруковой. Пышная была свадьба. Весь народ московский своей радостью принимал в ней участие. Царь был светел и радостен, как Божий день. Молодая невеста сияла царственной красотою, и патриарх со слезами умиления на глазах соединил их руки. Великое ликование было по всей Москве. Царь приказал выкатить народу две сотни бочек мёда и триста пива, и, в то время как пировал сам в терему, народ пил на площади, гулял и оглашал воздух радостными криками. В четыре ряда были поставлены во дворце столы, каждый на двести человек, а вверху стоял на особом возвышении под балдахином малый стол, за которым сидели царь с венчанной царицей и патриарх. Когда пир дошёл до половины и был дан роздых, во время которого гостям разносили вина барц, аликантское и венгерское, молодая царица встала, поклонилась гостям и вышла из покоев. Пир продолжался. Время от времени стольники подходили то к одному, то к другому боярину и, поднося ему кубок с вином или блюдо с кушаньем, говорили: — Великий государь, царь Михаил Фёдорович, жалует тебя, боярин, чашею вина или блюдом. Боярин вставал и кланялся царю. Вставали все и кланялись отмеченному, а он в возврат кланялся каждому особняком. Стольник возвращался на место, кланялся царю и говорил: — Великий государь, боярин бьёт тебе челом на твоей милости. Потом пир продолжался. Царь особенно жаловал князя Теряева то чашею, то блюдом, а к концу пира подозвал его к себе и стал милостиво говорить с ним. — Ну, как хоромы твои, князь Терентий? — Подымаются, государь! — То-то, стройся, чтобы ко мне ближе быть. Люб ты мне, князь, ещё с того времени люб, как со мной на соколиную охоту езжал, спускать кречетов учил. |