Онлайн книга «Государево царство»
— Царь о тебе намедни спрашивал. Слышь, в дворцовые хочет взять, если ты охоч. Патриарх о тебе пытает, про что думаешь, а я тебя и в глаза не вижу — всё на вотчине! — Как повелишь, батюшка, — уклончиво ответил ему Михаил, — только я для верху негоден буду. Моё дело ратное! — Ну, тем лучше!.. Князь Черкасский тебе, хочешь, полк даст! — Молод я, батюшка, для чести такой. И опять воля своя мне всего дороже. — Ну, ладно, гуляй до двадцатого, а там и в службу царю! Негоже князьям Теряевым далеко от верху быть! Дивился и добродушный Штрассе. — Почему ты так мало читать стал, княже? По три дня не видно тебя. Ни о чём не спрашиваешь. Или наскучило тебе? — спрашивал он. — Поотдохнуть охота, — отвечал ему Михаил, — придёт зима, там опять займусь поусерднее! Но пришла зима, и всё так же Михаил и от дома на вотчину отлучался, и занимался неохотно с добрым Штрассе. Знал про его дела сердечные только один его стремянный Власий. Только кивнёт ему князь — и Власий, не говоря ни с кем, обряжает коней и, едва отойдёт вечерня, уже едет с князем своим в Коломну, где ждёт его Людмила. Сжились, сдружились они, ни о чём не думая, вперёд не загадывая, живя только своею первой молодой любовью, от которой горели оба жаром желаний и страстей. Прижимаясь к князю, рассказала Людмила ему час за часом свою монотонную жизнь, поведала ему свои девичьи мечты, встречу с ним, рассказы Ермилихи и свою любовь к нему. — Только всё мне думается, что таишь ты от меня что-то, — говорила она иногда князю. — Скажи по сердцу чистому, кто ты? Князь старался скрыть своё смущение горячими поцелуями и говорил ей: — Князя Теряева ловчий, касатка моя! Из кабальных я; только, Бог даст, скоро князь отпустит меня в вольные люди! — Ах, пошли, Господи! Уж молю я про это Мать Царицу Небесную. А потом мне вдруг сдаётся, что ты так это, шутя говоришь! Бесконечно любя Людмилу, князь однажды привёз ей дорогое ожерелье всё из жемчуга и толстых крестов. Людмила вся побледнела. — Не ловчий ты! — сказала она с упрёком. — И только обманываешь меня. Ты боярин или князь! Посмеяться надо мной хочешь! Князь испугался её обиды и заявил: — Если бы я и князем был, и даже до царя близким, и тогда не бросил бы тебя, моей голубушки! Девушка успокоилась, а потом, спустя несколько времени, снова затосковала. Всё труднее и труднее становилось князю утаивать своё имя, и в то же время он понимал, что не позволят ему родители жениться на бедной дворянской девушке. Царь женился! Но царь и холопку возвеличить может, потому что пред ним все — холопы, а княжескому сыну такой брак невместен. И, думая эти тяжкие думы, князь таил от Людмилы своё княжеское звание. Однажды она сказала ему: — Слушай! Иди к матушке моей и откроемся. За меня сватов заслали! Горе мне! Князь побледнел и растерялся. — Кто? — Ахлопьев Парамон. — Кто он? — Торговый человек! Князь ухватился за голову. — Подожди, дорогая, голубушка моя, я не дам тебя этому холопу. Подожди!.. Надумаю я, пока противься. Я же не могу идти с тобою. Людмила сперва оторопела, потом ухватила его за руки и сказала: — Теперь говори, кто ты есть? Может, и не Михайло вовсе? Кто ты? — настойчиво спросила Людмила. — Князь Теряев, — тихо, словно винясь, ответил князь. Девушка пошатнулась. Он едва успел подхватить её и осыпал поцелуями. — Ласточка моя, рыбка, я князь и тебя сделаю княгинею. Матушка моя была Мельникова внучка, да батюшка не поглядел. И я упрошу их, подожди только! Видит Бог, я люблю тебя! Разве я обидел тебя, положил поруху, опозорил? Я тебя как очи свои берегу. Лисанька моя, не гони меня!.. — Люб ты мне и князем! — прошептала Людмила, обнимая его. А на их счастье надвигалась новая гроза. Князь Теряев однажды зашёл к жене и сказал ей: — Вот что, матушка: Михаиле-то уже девятнадцать лет, и всё он как-то не степенен достаточно. Пора женить его, а? Ты как мыслишь? — А мне что же, батюшка князь, ты голова. По моему бабьему разуму и давно пора, да всё говорить тебе опасалась. И мне-то скука. С молодою невесткою веселее будет. Опять же внучат погляжу. Мне радость! — То-то! Я и сам так мыслю! Невеста, слава Богу, есть, искать не надобно. Отпишу боярину Терехову. — Отпиши, родимый. И нам спокойней, как поженим! На том и решили, не говоря молодому князю. А тут и сам Терехов вдруг послание написал: «Еду на Москву по государеву наказу и с собою дочь везу, своё слово помня». — Михайло, — позвал однажды князь сына, — поди-ка ко мне. Потолковать надоть. Михаил вошёл в отцову горницу, где тот занимался своими приказными делами, и почтительно остановился пред отцом, сидевшим в кресле. — Вот что, — заговорил князь, — самый ближний друг мой сюда, на Москву, едет. Ты его и не видел, разве понаслышке знаешь. Это боярин Терехов-Багреев. В московское разорение с ним мы побратались. — Князь задумался. На мгновение пред ним мелькнули эти годы борьбы и душевного перелома, неудачная любовь, измена отечеству, раскаянье, вражда с Тереховым и потом крепкая дружба. Но затем он очнулся. — Да! Так вот едет он сюда и, надо быть, в конце Фоминой у нас будет! Так-то! Так его с почётом встретить нужно. Возьмёшь ты с вотчины своих ратников, тридцать, сорок, что ли, и встретишь боярина с семьёю и к нам сюда проводишь. Опять и опаски ему не будет. Шалят на рязанской-то! — Слушаю, батюшка. — А ещё, — князь лукаво посмотрел на сына, — при нём боярышня будет, Ольгой звать. Иди, присмотрись к ней-то. Сердце Михаила дрогнуло; смутно припомнились ему разговоры у матери в терему про заказанную невесту. «Неужто и правда?» — мелькнуло у него в голове, и тотчас его догадка подтвердилась. — С другом-то мы зарок дали, — сказал ему отец, — детьми породниться. Ну, так Ольга эта невестой тебе выходит. Да и пора тебе, Михалка, ей-ей, пора! Ну, так вот и собирайся в путь! Князь встал, подошёл к сыну и ласково похлопал по плечу, а Михайло стоял словно приговорённый к казни, а потом едва нашёл двери и вышел из отцова покоя. Одним ударом разбились все его мечты. Он поехал в вотчину вместе с Эхе и своим Власием, но не решился в этот раз заехать в Коломну — до того смутно было на его душе. Что делать? Нарушить волю родительскую в те времена не могло прийти ему в голову, равно как и его Людмиле. Мысль о женитьбе на немилой переворачивала всю его душу. |