Книга Ветряные мельницы надежды, страница 13 – Кэтрин Райан Хайд

Нет-нет. Конечно, я не мог по снимку в Интернете понять, что какие-то из мельниц работают, а другие неподвижны. Я это знал. Потому что видел собственными глазами.

Воспоминания хлынули потоком. Ах да, я уже говорил…

Думаю, мне было лет пять или шесть. Я ехал в машине на заднем сиденье, а мама передо мной, рядом с водителем. Она обернулась и сказала:

— Себастьян, гляди! Ветряные мельницы!

Я смотрел на маму, а когда она это сказала, попытался выглянуть в окно, но ничего не смог увидеть. Тогда мама щелкнула замочком ремня, которым я был пристегнут, перетащила меня к себе, на переднее сиденье, и усадила на колени. И я увидел их. Ветряные мельницы. Целый лес ветряных мельниц.

— Они дают электричество, — сказала мама.

— Как?

— В горах всегда сильный ветер, а мельницы превращают его в электричество. Ну что? Как они тебе?

— Они мне нравятся. — На самом деле, насколько я помню, мельницы привели меня в полный восторг, но я не мог этого выразить, ведь мне было всего пять или шесть лет.

— Когда увидим бабушку Энни, скажи ей, что тебе понравились мельницы, ладно?

Ее пальцы прошлись по моим волосам, а спустя минутку мама тихонько погладила меня по спине.

Я заплакал.

Нет, заплакал я не тогда, в машине, еще маленьким. Тогда я был счастлив. Я заплакал, сидя перед компьютером, когда все это вспомнил. Не мог даже просмотреть ссылку «Путеводитель по гостиницам и мотелям», пока немножко не выплакался. Мне пришлось подняться и достать носовой платок из ящика комода, взамен того, что я отдал Марии.

Я щелкнул по ссылке с путеводителем, сквозь слезы всмотрелся в список и, как только увидел Мотель «Панорама Техачапи», сразу понял, что нашел. Никаких сомнений. Я вспомнил это название так же ясно, как ветряные мельницы, как маму и ее ладонь на моей спине. И опять заплакал.

* * *

Я написал письмо от руки, на почтовой бумаге. Не на компьютере. Это непреложное правило, такое же, как обязательный матерчатый носовой платок в кармане. Отец научил, что джентльмен обязан так поступать.

И вот что у меня вышло — потому что чувства разыгрались и еще потому, что я не готов был вдаваться в детали.

Дорогая бабушка Энни!

Прошло много времени с тех пор, как я писал тебе или ты писала мне. Хочу, чтобы ты знала: я не обижаюсь на тебя за то, что ты не писала. За столько лет ты, конечно, могла и забыть обо мне. А если ты обижаешься на меня, что не писал, то знай, что отец мне это строго запрещает. Сейчас я связываюсь с тобой втайне от него, так что, пожалуйста, не надо делать ничего такого, от чего у меня будут проблемы. Не подумай, что я нытик, но мне все-таки с ним жить. Если захочешь ответить, пиши, пожалуйста, на прежний адрес, тот, что на конверте, только вместо квартиры 5-J отправь, пожалуйста, письмо на имя миссис Делайлы Грин, кв. 3-В. Мы с ней дружим, она передаст мне твое письмо, а он ничего не узнает.

Мне хочется тебя кое о чем спросить, особенно про маму.

Искренне твой внук Себастьян Мандт.

Я вложил листок в конверт, заклеил и надписал. Решил отправить на бабушкино имя в мотель «Панорама Техачапи», где, я надеялся, она все еще работала. А потом в одиночестве сидел у себя, пока не проснулся отец.

* * *

Мои занятия в тот день потерпели полный крах. Я никак не мог сосредоточиться. Вместо мозгов в голове дыра, и череп внутри саднит, будто чересчур об него много всякого колотилось последнее время. Будто из вороха мыслей, что одолевали меня вот уже несколько дней, каждая была смертельно острой. А что? Может, и правда.

Отец, понятно, хотел, чтобы я вел себя как всегда. А чтобы отдохнуть — да ни за что. В этом он весь. Никакого снисхождения к переменам.

В конце концов его прорвало, и он обозвал меня тупицей. Ну, если точнее, он сказал, что сегодня я — тупица. «Ни минуты больше не выдержу, — сказал. — Сегодня ты просто тупица. Я не для того столько вкладывал в твое обучение, чтобы тебя затянуло в болото тупости».

Он меня здорово обидел, но я не стал кричать в ответ, потому что, когда я повышаю на него голос, с ним такое творится — чертям тошно. Я бы этого не выдержал. Только не сегодня.

Поэтому я сказал лишь:

— Прости.

— Твоего «прости» недостаточно.

Вот тут уже меня прорвало. Я все-таки закричал. Во все горло закричал.

— Мне отдых нужен! — орал я. — Каникулы, черт возьми! На Пасху, на Рождество! И летние! Как у ребят, что ходят в школу! Они отдыхают. Я тоже хочу! Ты уморил меня учебой. Ты меня убиваешь своими чертовыми занятиями, ясно тебе?

Я почти никогда не чертыхался в присутствии отца. Сквернословие в нашем доме было под запретом. И конечно, я ждал хорошей взбучки. Однако ругань почему-то сошла мне с рук. Он начал орать про другое: чтоб я не смел перекладывать вину на него, потому что он всем для меня жертвует, а я напортачу и рад радехонек.

А я заорал — мол, напортачишь тут, когда на тебя так наседают.

А он заорал — кто, мол, на меня так уж наседает? И чего такого сложного он от меня требует? И почему это я до сих пор справлялся и вдруг на тебе — с бухты-барахты отключил мозги? И почему бы мне просто не признаться, что со мной что-то не то происходит? И кстати — что со мной происходит?

А я заорал:

— Есть о чем подумать, вот и все!

И вдруг в комнате так тихо стало, до жути, и я подумал: «Тьфу, вот дерьмо. Все-таки вляпался».

Отец снова заговорил. Спокойным голосом. Ненормально спокойным голосом.

— Отлично. Ну и о чем же ты думаешь?

— Не скажу.

Снова мертвая тишина. У него на висках вены вздулись и забились часто-часто.

— Почему?

— Потому что это мои мысли, а не твои.

Угу, сам знаю. Где была моя голова, спросите? Ну не мог я больше всего этого выносить, понимаете? И терять мне было нечего. Обычно я старался держать язык за зубами ради мира в доме. А какой уж тут мир, после всех этих криков.

Я ждал от него продолжения, но он вроде слишком сильно расстроился — до того расстроился, что даже сказать ничего не мог.

Тогда сказал я:

— Что ты будешь делать, когда мне исполнится восемнадцать? В восемнадцать лет я смогу выйти за эту вот дверь и больше не вернуться. И ты меня не остановишь.

— Выйти-то ты можешь. А куда пойдешь? — опять заорал он. — Ты понятия не имеешь, как там себя вести, вот за этой дверью. Ты мира не знаешь!

Я покачал головой и процедил:

— Интересно, кто в этом виноват?

— Что ты сказал?

Но я лишь снова покачал головой и пошел к двери.