Книга Голоса дрейфующих льдов, страница 17 – Ирина Молчанова

Мальчик направился к дверям, проворчав:

— Зря ты так! Да, она не ангел, но, кажется, ты собирался это пережить.

— Собирался, — хмыкнул Вильям.

Йоро не успел донести кулак до двери — та распахнулась, и вошла Катя.

Мальчик наклонил голову набок и с улыбкой сказал:

— Хорошая.

Девушка погладила его по голове.

— Ты тоже.

Вильям промолчал и отвел глаза. Но для себя успел отметить, как черная ткань платья прилегает к груди, талии, бедрам, волосы огненными змейками укрывают хрупкие плечи, а ноги стройны и белы. С последней их встречи зимой она похорошела, стала еще женственнее. И вновь хотелось ее защищать, оберегать, заставлять улыбаться и смеяться. Но лицо ее светилось от счастья лишь при упоминании одного имени, и это имя было не его.

Молодой человек ощутил прикосновение к своему плечу и, не глядя на девушку, сказал:

— Нам нужно в зал для собраний на втором этаже.

— Ты сердишься на меня? — спросила Катя.

Все-таки он не выдержал и посмотрел ей в глаза.

И слова, крутившиеся в голове, превратились совсем в другие: не передумала ли она? Не даст ли ему еще один шанс? Не остынет ли к Лайонелу за время его отсутствия?

— Ты... — начал он, но она перебила:

— Я должна быть сильной!

Магия серых дождливых глаз утекла, как вода сквозь пальцы, и он ощутил злость.

— Но сила не в том, чтобы унижать слабых!

Катя прищурилась.

— Что есть сила — решают сильные.

Вильям криво усмехнулся.

— Лайонел хорошо над тобой поработал. — Он видел, что задел ее, но извиняться не собирался. — Нам пора!

А заметив, как Йоро взял девушку за руку и легко сжал ладонь, Вильям подумал: «Подхалим».

Мальчик взглянул на него через плечо и напомнил:

— Лайонел просил нас во всем ей помогать, а не нотации читать!

Вильям понял, что высказался вслух, но отступать было уже поздно, поэтому он произнес:

— Значит, Лайонел выбрал неподходящего помощника. Ведь у слабых и сильных понятия разнятся. И если в твоем представлении помощь заключается в потакании всем прихотям, то в моем понимании помощь заключается в другом.

— И в чем же? — утомленно вздохнула Катя.

— В сохранении человечности. И если человечность для тебя теперь равняется слабости, мне жаль!

Он ее разозлил и видел это. Она резко откинула волосы за спину и отчеканила:

— Все не так! Ты не понимаешь, потому что для тебя двери открыты! Ты ничего не добивался сам, всюду тебе выстелил дорогу Лайонел! Ты можешь жить как тебе вздумается, можешь играть в хорошего мальчика и в кого угодно, а все сильные вампиры закроют на это глаза. Потому что Лайонел сказал им закрыть их! Как же хорошо тебе, Вильям, быть человечным, у тебя для этого все условия! А мне придется играть по правилам, которые придумали сильные, потому что других правил в обществе, где мне жить, не предусмотрено.

Это была пощечина. Вильям опустил голову и пробормотал:

— Мы опоздаем.

Больше спорить не хотелось, не хватало карт, чтобы крыть.

Все трое молча двинулись по беломраморному коридору.

Вильям плелся позади и, глядя на прямую спину в облаке пышных рыжих волос, думал о том, как поступил бы брат, выложи Катя ему подобную тираду.

Мог бы и ударить. Мог в два слова заставить ее чувствовать себя ничтожной букашкой. А мог зацеловать, даже не трудясь выслушать. Лайонел мог все.

Молодой человек остановился возле высоких двойных дверей и распахнул их. Головы находящихся в зале вампиров синхронно повернулись. В огромном помещении идеально круглой формы находилось около ста вампиров, остальные, видимо, решили остаться в своих комнатах до ночного бала. За трибуной уже стоял Венедикт с косматыми седыми волосами, одетый в белый халат поверх черного костюма. Ученый придерживался за трибуну и смотрел в лежащие перед ним бумаги.

Рядом с Катей тут же появился хозяин дворца и предложил пройти в первый ряд, где оставил три места. Павел усадил девушку по левую руку — по правую уже сидела Анжелика, облаченная в нежно-розовое свободное шелковое платье. Она наградила соперницу взглядом, полным ненависти. Но Катя мастерски сделала вид, как будто отношение первой красавицы волнует ее меньше всего. И Вильям ощутил некую гордость за эту девочку, которую встретил меньше чем полгода назад в одном темном парке и в которую по-глупому влюбился. Она была такой смешной, трогательной и беззащитной, точно новорожденный котенок на ладони. А сейчас держалась с достоинством истинной королевы. Кажется, это больше всего и выводило Анжелику, не привыкшую делить с кем-то свою корону.

— Продолжайте, пожалуйста, Венедикт, — улыбнулся в усы Павел Холодный и, склонив голову к Кате, поинтересовался: — Вам удобно?

— Вполне, — обронила девушка, устремляя все внимание на выступающего.

Венедикт взволнованно собрал бумаги, приподнял их, затем вновь положил.

— Я остановился на...

Вильям поймал на себе его взгляд и одобрительно кивнул.

— Я мог бы повторить для тех, кто пропустил начало, кашлянув, - предложил ученый.

— Только не это, — простонали в один голос сестры Кондратьевы. Когда на них все посмотрели, обе сдавленно захихикали.

А Павел поднялся с места, отвесил Кате шуточный поклон и сказал:

— Если вкратце, нам предлагают стать вегетарианцами, — в голосе его сквозило презрение и насмешка, которую он даже не пытался скрыть. — А все потому, что уважаемый Венедикт Романович вычитал в одной человеческой книжке заповедь «Не убий» и необычайно проникся.

Вильям вздрогнул, услышав мягкий, но в то же время властный голос Кати:

— Павел, может, вы подниметесь на трибуну? У вас хорошо получается! Или все-таки дадите слово тому, у кого столь невежливо его забрали!

Холодный сел на место, а Вильям ощутил как в груди вдруг стало необычайно тесно. Он не мог не узнать знакомые интонации в ее голосе и это сходство с Лайонелом неожиданно сильно взволновало. Молодой человек сам не понял, откуда возникло чувство дежа-вю, но одно понял точно, заметил сходство не только он. На лицах некоторых вампиров было написано изумление, особенно удивленной выглядела Анжелика.

Венедикт прокашлялся и заговорил:

— Когда-то и мы были людьми. Помнит ли кто-нибудь из вас об этом?

Ответом ему была тишина.

— Вы думаете, если замените настоящую кровь клонированной, потеряете нечто важное? Но что? Себя? Свою ненависть к Богу за то, кем вы стали? Сколько можно мстить живым, истекая слюной зависти? Полагаете, вы можете убивать лишь на тех основаниях, что вас не накажут?