Книга Зеркало для героя, страница 8 – Святослав Рыбас

Слесарь наклонился над листком бумаги и задумался.

— Пиши! — приказал Никифоров. — «Директору спецавтоцентра Никифорову. От слесаря Голубовича. Объяснительная записка…»

Голубович написал четкими большими буквами.

— «При ремонте автомобиля ЮМО ноль два — сорок пять я взял у заказчика десять рублей». Напиши, почему взял.

Голубович прикоснулся ручкой к бумаге и снова задумался.

— Сукин ты сын, Володя! — сказал Журков.

— А если он барыга, почему я не могу взять у него деньги? — спросил Голубович. — Наверняка они ворованные.

— Барыгу накажет суд, а не слесарь Голубович. Откуда ты узнал, что он барыга? Следствие провел? Может, он ученый или на Севере заработал. Что за стихийное перераспределение доходов? — Журков насмешливо поглядел на Поддубских. — У вас складывается философия, как раздевать клиента?

— Тогда надо ввести карточную систему, — буркнул мастер.

— Вводи! — усмехнулся Журков. — Ты карточную, а я карательную. Заинтересованность в труде упадет, ее надо будет поддерживать штрафами, а может, специальной трудовой повинностью… Дурачок ты, Голубович, вот что я тебе скажу. Не понимаешь ты нашей свободной жизни.

— Не оскорбляйте меня! — тихо ответил Голубович. — Не буду ничего писать. — Он как будто очнулся, но это были не стыд и не гордость: по-видимому, простое предложение, которое ему предстояло написать и которое уже стало мыслью в его голове, что-то разрубило в нем, отделив прошлое от нынешнего дня.

— Не пиши, не пиши. — Журков встал, медленно пошел вокруг стола, на ходу расстегивая и вытаскивая потертый ремень. Все недоуменно смотрели на него.

— А ну-ка встань! — сказал он.

Голубович улыбнулся, поглядел на Никифорова, но встал, подняв руки к груди. Рядом с главным инженером он казался совсем маленьким. Журков медленно размахнулся и стеганул Голубовича по бедру. И тут же схватился левой рукой за поясницу.

— Журков! — вскочил Никифоров.

— Довел-таки, — сказал Журков. — Жалко, радикулит!

— Да вы что! — опешил Голубович. — Зачем драться-то? По какому праву?

— Господи! — воскликнул Никифоров. — Да я и не собирался его наказывать.

Голубович быстро пошел к выходу, оттуда обернулся:

— Александр Константинович, пусть меня Журков еще раз огреет, а писать не буду.

— И огрею, если снова попадешься! — посулил Журков.

Почти сразу за вышедшим Голубовичем появился лысый заказчик.

— Вернули деньги, — вымолвил он любезным голосом. — Но как вы понимаете, вопрос не в деньгах. Что вы решили?

— Вон! — рявкнул Журков.

— Что?

— Вон, а не то спущу с лестницы!

— Взяточники! — сказал лысый. — Вы еще ответите! — И захлопнул дверь.

Никифоров подпер голову руками. Журков заправлял ремень, звякала пряжка.

— Теперь всех будем пороть? — то ли спросил, то ли подумал вслух Поддубский.

— Иди работай, — сказал Никифоров.

— Макаренко тоже врезал одному ученику. — Вытянутое костистое лицо Журкова сжали твердые складки. — А был великий педагог!

Ему нечем было возразить, не было желания, хотя надо бы одернуть главного инженера. Но как одернешь, если он прав? Похоже, стог уже запылал, огонь выбегал из-под топающих маленьких ног, перескакивал с травинки на травинку…

IV

Они уехали из автоцентра в светлых сумерках. Дальние перелески стояли в темной синеве. В зеркале заднего вида маячила одинокая машина.

— Как увидит у вас бутылку, спокойно может в дом не пустить, — сказал Никифоров.

— А мы у ворог разопьем, — ответил Журков.

— Ну, у вас прекрасная жена, Александр Константинович! — почти искренне сказал заместитель главного инженера Иванченко. — Просто вы сегодня измотались.

Никифоров оглянулся — ему влажно блеснули карие глаза, на мгновение застыла сладковатая подвижная улыбка Иванченко.

— Скорее всего, сейчас Губочев думает, что мы вынуждены смириться. — Он отвернулся и больше не вспоминал жену. — Неужели смиримся? Это твой кадр, Журков. Ты его рекомендовал.

— Я посоветуюсь в горкоме, — предложил Иванченко. — Если мы сейчас назначим проверку, закроем склад…

— Рекомендовал, — сказал Журков. — Кто ж знал, что он жулик? Ну ничего, мы закроем склад на сколько нужно, пусть хоть на месяц. А дело передадим в ОБХСС. Может, он на десять тысяч наворовал.

— Без запчастей центр тоже будет стоять, — продолжал Иванченко. — Этот месяц в разгар сезона мы потом никогда не наверстаем. Правильно, Александр Константинович?

— Значит, мы бессильны, — мрачно сказал Никифоров. — Он ворует на наших глазах, а мы ничего ему не сделаем. — Он снова поглядел в зеркало и выругался: следом шел патрульный автомобиль. — Вячеслав Петрович, пристегни ремень, — попросил Никифоров и сам пристегнулся.

— Да ладно, — сказал Журков, — сколько езжу, никогда не пристегивался.

— Пристегнись! — крикнул Никифоров, выпучив глаза. — За нами Кирьяков.

— Ну и что? — усмехнулся Журков. — Ты его боишься, что ли? — Но пристегнулся.

— Да не боюсь! А вот придерется и испортит вечер. После того, как я отказал ему, он будет стараться…

— Что вы, Александр Константинович? — удивился Иванченко. — Вы депутат горсовета, директор крупного предприятия…

— Я его лучше знаю, Иван Иванович. — Никифоров стал тормозить и прижал машину к обочине. — Пусть проезжает.

Однако Кирьяков не стал обгонять, а тоже сбросил скорость. Никифоров остановился. Легкое облачко пыли, поднятое с обочины, пролетело вперед.

— Дежурный инспектор, — подойдя, козырнул Кирьяков. — Почему остановились, гражданин Никифоров?

— А здесь не запрещено, — нервно ответил Никифоров.

— Не запрещено, — согласился Кирьяков. — Может, требуется помощь? Я вижу, вы сильно возбуждены. — Он говорил дружелюбно, но глаза были, как две искры льда, быстро оглядели салон, лица попутчиков, остановились на новом стекле форточки. Из патрульного автомобиля вылез еще один инспектор, окликнул Кирьякова:

— Ну, чего там?

Кирьяков отмахнулся, офицер, потоптавшись на похрустывающем гравии, подошел. Это был лейтенант, такой же плотный, коренастый, как и Кирьяков. Он оперся на открытую дверь. Никифоров заметил татуировку на безымянном пальце его толстой руки — синее солнце с веером лучей.

— Не порть людям настроение, — добродушно произнес лейтенант.

— Однокашника встретил! — радостно ответил Кирьяков. — Хоть словом перемолвимся…

— Ну, раз однокашника, — протянул офицер, — это хорошо.