Книга Оливье, или Сокровища тамплиеров, страница 105 – Жюльетта Бенцони

— Если Од не откажет мне, — вдруг решил Оливье, — мы продолжим ее вместе.

Возвращаясь в замок, он почти бежал, словно чувствуя за спиной крылья, так ему хотелось видеть ее, говорить с ней, завоевать ее, наконец! Он вошел в Валькроз, как в рай, и, даже не отдышавшись, начал искать отца. Он нашел его в оружейной комнате. Отец был явно озабочен; Оливье тут же охватила тревога, но Рено не позволил ему задать вопрос.

— Тебя так долго не было! — воскликнул он. — Неужели надо было отсутствовать так долго? Ты же сказал, что уходишь на три дня!

Он, казалось, был вне себя, и Оливье, растерявшись, не нашелся, что ответить:

— Мне надо было еще помолиться... Разве это так важно?

— Важнее, чем ты думаешь! Они ушли!

— Кто?

— Как это «кто»? Реми и это восхитительное дитя! Она сама попросила брата об этом! Позавчера, как обычно, она пошла прогуляться в часовню, которую я воздвиг на месте, где твоя мать...

Как всегда, он споткнулся на этом слове, потому что до сих пор отказывался соединять имя супруги со смертью, и, не закончив фразу, продолжил:

— Она вернулась в страшном волнении и, не желая ничего объяснять, стала умолять брата увести ее подальше отсюда.

— Но это какая-то бессмыслица! Почему?

— Говорю тебе, не знаю. Она упрямо молчала, уверяя, что если он не уведет ее, она уйдет одна. Пришлось послушаться. Реми уходил с отчаянием, потому что он, полагаю, любит нас.

— А она нас не любит, вы это хотите сказать?

— Я поклялся бы в обратном, — грустно произнес Рено. — Тебя-то уж точно, но мне казалось, что и я завоевал ее привязанность.

— Но, скажите, наконец, отец, что произошло во время этой... прогулки?

— Откуда я знаю? Говорю тебе: они ушли сегодня утром.

— Знаете ли вы хотя бы, в каком направлении?

— Когда Реми в отчаянии пришел объявить мне эту новость, я рассказал ему об Эксе, где строится собор Спасителя, обещающий стать великолепным. Все в округе говорят о нем...

— Они взяли своего мула?

— Я дал им другого. Реми пообещал, что вернется, чтобы закончить работу над изваянием твоей матери...

— Он закончит его прежде, чем возьмется за какую бы то ни было другую работу! — загремел Оливье. — Я сумею их найти... и ей придется ответить мне, любит она меня или нет!

Мгновение спустя он был уже в конюшне и сам оседлал коня, потому что хотел отправиться в путь немедленно, но тут в дверях появилась Барбетта, которая, облокотившись о косяк, спокойно проговорила:

— На дворе ночь, они где-нибудь остановятся на ночлег, и вы не только не догоните их, но можете проскочить мимо.

— Я знаю, с какой скоростью идут мулы... и знаю также, что места, где можно остановиться в пути, очень редки. Если Реми проявит благоразумие, они остановятся в Комбсе, чтобы утром начать подъем на высокое плато...

— Может быть, да, а может быть, и нет! Во всяком случае, возьмите эту сумку. Вы подумали о своем коне, но не подумали о себе самом, — добавила она, бросив взгляд на вещи, притороченные к луке седла. — Здесь хлеб, сыр, оливки...

— Спасибо! А теперь дай мне пройти.

Барбетта не посторонилась ни на йоту и скрестила руки на груди. На лице ее появилось вызывающее выражение.

— Я недавно была в часовне. Неподалеку встретила пастуха с его баранами.

— Потом расскажешь! — вышел из себя Оливье. — Сказал же, дай пройти!

— Задержитесь на минутку! Позавчера он видел мадемуазель Од. Она была не одна, а с какой-то дамой.

— С дамой? Там, наверху? С какой дамой?

— Он не знает, но они обменялись несколькими словами, и мадемуазель Од ушла в слезах.

— Если он не знает имени этой женщины, то, может быть, он запомнил, как она выглядит? У пастухов обычно хорошее зрение.

— Он описал ее, как смог, и это навело меня на мысль...

— Кто она? Говори же, черт возьми! Хватит воду в ступе толочь!

— ...я вспомнила, о чем две недели назад толковали на рынке в Кастеллане. Кажется, дама д'Эспаррон, овдовевшая два года назад, гостит в Шастей, у своей кузины.

— Агнесса де Барьоль? Од встречалась с ней?

— У меня такое впечатление, что если это не она, то очень на нее похожа... Вот так!

Барбетта едва успела отстраниться: таща лошадь за собой, Оливье ринулся прямо на нее, во дворе вскочил в седло и поскакал прочь из замка с чувством огромного облегчения — наконец-то под ним был настоящий боевой конь, а не мул каноника. Наконец-то! После многих лет он снова становился самим собой. И тут же между ним и конем, которого он не знал, установилось полное, абсолютное взаимопонимание. Так и должно было быть, а кроме того, Оливье знал здесь каждый камень, каждую впадину, каждый куст, иначе на непростых дорогах он свернул бы себе шею, а конь переломал бы ноги.

— Его зовут Ланселот! — прокричал ему Тонен, когда он вихрем вылетел из замка, и это имя понравилось Оливье.

Закат полыхал золотом и пурпуром, когда он покинул Валькроз, и была уже темная ночь, когда Оливье миновал Триганс, когда-то столь дорогой его сердцу. Несмотря на спешку, он все же вынужден был замедлить шаг, чтобы объехать плохо различимые в темноте препятствия, но, несмотря ни на что, продолжал скакать вперед и добрался до Комбса, где сделал остановку на берегу Артюби. Городишко приютился на склоне скалы, у церкви. Было слишком поздно стучать в какую-либо дверь и расспрашивать о тех, кого он искал, и ему пришлось ждать наступления дня. На рассвете Оливье узнал, что двух странников на самом деле видели здесь накануне, но останавливались они лишь ненадолго, и им снова овладела тревога: было безумием карабкаться в конце дня на высокое и пустынное плато, где, кроме старых полуразрушенных каменных домов, невозможно было найти никакого убежища...

Соблюдая осторожность, иногда даже ведя Ланселота на поводу, он взобрался по крутому склону и вздохнул с облегчением, выбравшись наконец на свободное пространство, где смог пустить коня галопом, не боясь сбиться с пути, так как дорога прорисовывалась довольно отчетливо. Он всматривался в горизонт с тоской в сердце, спрашивая себя о том, где же Реми и Од.

И вдруг, завернув за угол большой скалы, он их увидел. Они шли бок о бок, как люди, которые никуда не торопятся, но впечатление глубокой грусти исходило от этих двух силуэтов, затерянных в бесконечности пространства. С победным криком Оливье пришпорил коня, догнал их, проскакал дальше, потом, резко осадив, повернул назад и вернулся к путникам, пораженным разнообразием чувств, отраженных на их лицах: радостью на лице Реми и неуверенностью на лице Од, словно она увидела нечто, способное доставить ей боль. К ней он и обратился, улыбнувшись другу и схватив уздечку мула, который следовал рядом с девушкой: