Книга Nada (сборник), страница 79 – Макс Фрай

По ту сторону прохода все было желтым: небо, песок, даже море. Да, там было море. Достал третью распечатку. Путь шел по берегу моря, по песку вдоль высоких песчаниковых скал. Где-то впереди был обозначен вади – летом овраг, зимой река. Поди узнай, какое время года, слишком много сдвигов. А следующее зеркало было впереди километрах в сорока. Пять из них надо было идти вдоль берега, потом свернуть по очередному вади вверх и подниматься до самого прохода.

Ехали в полосе прибоя – ближе к скалам песок был слишком рыхлый. Ветер, сырой и горячий, дул в спину. В общем, жить можно, если бы не ночная история. Вот странно: в фильме «Идальго» героя чуть не кастрировали за девушку в его палатке – а тут наоборот обижаются, что ничего не было. К чертям эту прикладную антропологию.

Ветер между тем усиливался, волны стали длиннее и доставали почти до скал. Верблюды беспокоились. Шляпу, все еще зеленую, всегда такую хотел, сдуло ветром и забросило наверх, куда-то туда, далеко на скалу, не достать. Остался с непокрытой головой.

Дорога вдоль берега казалась бесконечной, но кончилась. После жесткого песчано-соленого ветра берега тишина в ущелье показалась оглушительной.

– Держи, – сказала Джамиля, хмуро протягивая бело-синий платок, – знаешь, как повязать?

Повязал, как умел: по-пиратски, с узлом под правым ухом. Платок для такого способа был великоват, ладно, неважно, можно разобраться с этим позже. По дну вади тек тонкий ручеек, видимо, время года было каким-то промежуточным – а вокруг ручейка зеленела растительность. Голубоватый каперсник, какие-то колючки и внезапные красные цветы.

Устроили привал. Джамиля нервно толкла в ступке кофейные зерна. Представил на месте зерен собственную голову, ужаснулся, отсел подальше от девочки, поближе к верблюдице. Маленькими кусочками ел свою лепешку с сыром, верблюдица мирно жевала колючки.

Азиз занялся кофе – а Джамиля неожиданно подсела поближе.

– А почему ты… ну… – неуверенно начала она и замолчала.

– Почему не стал с тобой?

– Нет! – замотала она головой, – мало ли. Но вот ты вообще кто? Что делаешь? Непонятный ты какой-то. Меняешься.

– Ну, – пожал плечами, – интернет всякий делаю. Настраиваю сети. А в отпуске путешествую. Летаю. Параплан и всякие другие штуки.

– Так ты поэтому нас нанял? Хочешь полететь оттуда?!

– Ну… да.

– Ну ты джинн, – выдохнула Джамиля и перебежала к Азизу. Тут увидел, что они, скорей всего, брат и сестра – очень похожи. Зашептала что-то ему на ухо. Азиз поднял брови и кивнул. Понял, что «джинн» в таком контексте не «волшебник», а «псих», то есть одержимый джиннами.

– Эй, Тайяр! – крикнул он, – кофе будешь?

Летчик, значит. Вот и прозвище.

* * *

Путь вверх по мокрому вади оказался приятным, но медленным. Довольные верблюды то и дело останавливались прихватить еще колючку или попить. Верблюд своего не упустит. Взял у Джамили несколько фиников, принялся грызть на ходу. В тишине ущелья услышал нежное «свись», и перед ним, хлопая крыльями, зависла птичка, похожая на скворца, с очень внимательным выражением глаз. Оторвал кусочек финика, бросил на землю, птичка бросилась за ним, склевала и снова повисла перед лицом. Еще кусочек. За следующим кусочком птичка уже присела на шею верблюдицы, за еще одним взобралась на луку седла. Смотрела она прямо в глаза, очень приветливо, невозможно было ее не кормить. Она была похожа на тристрамку, скворца, который водится на Мертвом море.

Когда перед караваном замаячил проход, тристрамка последовала за ними.

И еще раз, и еще.

* * *

Когда караван попал в настоящую песчаную бурю, кожаная куртка уже превратилась в богато расшитую галабию, платок уже был повязан, как надо, фляга была кожаной, а верблюды все были обвешаны разноцветными кисточками. И тут за очередным проходом оказалась зловещая тишина и небо, затянутое пыльной дымкой.

– Дело плохо! – сказал Азиз. – Надо переждать, – он резво уложил верблюдов кружком, выдернул из вьюка знакомый уже огромный платок, бросил его на песок и полез под него. Все, даже тристрамка, последовали за ним. И тут как раз навалилось горячее, кружащееся, тяжелое. Каждый удерживал платок со своей стороны, а в центре птичка вопила незнакомым хриплым голосом.

…И вдруг все стихло. «Свись?» – вопросительно чирикнула тристрамка и полезла наружу. Верблюды шумно отфыркивались и отряхивались, поднимаясь на ноги. Азиз поднялся во весь рост, вытряхивая покрывало. Абу Ибиль яростно тряс головой, Джамиля размотала платок, достала откуда-то небольшую гребенку и принялась вычесывать песок из волос. Почесал под платком: кажется, в волосы и впрямь пол-пустыни перекочевало.

Полез в седельную сумку Аталлы за своими вещами и едва их узнал. Его багаж был теперь сделан из ковра «келим», яркого, шерстяного. Однако расческа там нашлась, частая и латунная. Запустил расческу в волосы – и вдруг увидел, что злой ветер пустыни обнажил прямо перед ними что-то архитектурное, легкое, прозрачное: колонны, арки, остатки стен из белого сверкающего камня.

Достал из кармана очередной квадратик. Да, на карте были обозначены какие-то руины, но без подписи.

– Лучше нам этот город объехать, – хмуро покачал головой Азиз, – его джинны строили, можно войти и не выйти.

Город объезжали долго, и все это время из него слышалась музыка. То ли ветер пустыни стучал песком по тонким колоннам, то ли и впрямь джинны резвились. Бедуины нервничали, но вообще-то музыка была скорее приятная.

Судя по последней карте, после следующего сдвига должны были быть снова горы, как там, в начале. Был этому только рад. В горах бывает вода, горы дают тень, и, в конце концов, это просто красиво.

* * *

Это были не просто горы.

У этих гор были лица.

Они вообще были похожи на склад скульптур какой-нибудь великанской цивилизации.

Они смотрели.

Они тянули по земле руки.

– Не думал, что мы досюда дойдем, – сказал Азиз, – только слышал про это место.

Поразился:

– Неужели вы никого сюда не доводили?

– Обычно все шли искать белый город и не находили, – объяснила Джамиля, – а вот тебе он был не нужен – сразу и нашелся. Отсюда уже недалеко до конца.

И караван двинулся дальше. По тропе между ног великана, мимо лежащего льва, мимо двух обнявшихся влюбленных; пока не нашел приют под грудями исполинской приподнявшейся на локтях женщины.

Ночевка вышла шумная и радостная, с сытным ужином, было даже вяленое мясо, с барабаном и песнями, и стало понятно – это последняя.

Наутро проснулись, сварили кофе, а через два часа уже видели впереди колышущееся марево последнего зеркала.

И почему-то еще одно.

Одно из них было между поставленных вертикально ладоней великана, стоящего на коленях; другое – под полой великанского плаща. Верблюды шарахались от рук и жались поближе к плащу.