Книга Когда ты был старше, страница 70 – Кэтрин Райан Хайд

Внутри не было ничего, кроме вырезки из «Ниебург уикли лидер», тощей подделки Нигдебурга под местную газету. Название статьи гласило: «Армия Национальной гвардии признает, что ниебургский солдат был убит огнем по своим».

Я развернул ее. И со страницы мне улыбнулся солдат Винс Бак.

Я стал читать.

«Когда два военнослужащих явились уведомить Бетси Бак о смерти ее сына Винса, первое, что она спросила — как это произошло. Военнослужащие сообщили, что 25-летний Бак погиб 9 ноября под снайперским огнем, осуществляя охрану тюрьмы в Кандагаре. Позже 58-летняя уроженка Ниебурга заявила, что звонила в местную Нацгвардию, чтобы узнать больше подробностей, и ей сказали, что бронеавтомобиль «Хамви», в котором находился Бак, по дороге к месту сражения у тюрьмы наскочил на самодельное взрывное устройство, в результате взрыва погибли пять солдат — четыре американца и один британец.

«Я понимала, что должно быть либо одно, либо другое, — рассказала она. — Мне не по нраву в таком духе думать про свое собственное государство, но у меня создалось впечатление, что кто-то пытается скрыть правду».

Сегодня, после почти четырех недель и десятков телефонных звонков, официальная версия изменилась. Гибель всех пяти солдат приписана так называемому «огню по своим». Это армейский термин для пагубной или фатальной ошибки со стороны невраждебных войск. В данном случае войска, ошибочно открывшие ракетный огонь по союзному конвою, были американскими».

На мгновение я перевел взгляд с текста статьи. На фото Винса с улыбкой на лице. И вспомнил, как обидел Ларри, уверяя того, что идти на войну нет смысла. Странно, но я оказался прав. Больше прав, чем даже тогда имел в виду — или хотел. Однако это оказалось более бессмысленно для Винса, нежели для Ларри.

Даже вспоминать это было мне ненавистно. Вдруг захотелось думать, как все остальные, похоже, считали. Что ответный военный удар — дело почетное и справедливое. Но ведь это же просто глупо. Война всегда бессмысленна. Вот так я считаю.

Я продолжил читать. На минуту. Приводились слова миссис Бак: «Я такая же американка, как и все, но…»

Зазвонил мобильник. И я не захотел прерывать чтение, чтобы ответить.

Я счел, что звонила Шерил Бейкер-Кин. Моя риелтор. Она звонила вчера сообщить о предложении по дому, которое я дал позволение принять. Не так много денег, как мы запрашивали, зато быстро, а быстро — это то, что мне было нужно.

Слегка раздраженный тем, что приходится отвлекаться, я схватил телефон и нажал на соединение.

— Мне придется перезвонить вам, — сказал я.

На линии молчание.

— Ой, — произнес тоненький голосок.

Он сковал меня, полностью. Он поразил меня так, как я даже и не ведал, что меня можно поразить сильнее. Мне казалось, что броня, в какую я облачился, куда крепче. Печально было потерпеть провал в том, что казалось настолько основательным.

— Анат?

— Да. Я.

Сбивчиво я подумал: «Заметь себе: просто поздоровайся».

Думать не смей, что это не Анат.

Долгое, долгое… долгое молчание.

Я посмотрел в окно. Уже почти стемнело. Притом что еще не было половины шестого. Надвигалась зима. Ужасный год почти заканчивался. Я пошел с телефоном к лишенному штор окну. Возле окна не было никакой мебели, так что я уселся на ковер, по которому только-только прошелся пылесосом. И сделал то, чего избегал делать, во всяком случае настолько, насколько это в человеческих силах, со времени прибытия домой. Я уставился на место, где должны были гореть огни в окнах башен. По-моему, до того самого момента мной руководило желание избегать этого, создавая иллюзию движения дальше. Но в тот момент до меня дошло. Дошло не до разума, а больше инстинктивно. То в вас, что возвращает вам жизнь, принимает то, где вы находитесь прямо сейчас.

— Рассел. Ты еще тут?

— Да. Я все еще здесь. А ты все еще там?

Глупый был вопрос, я понимаю. По-моему, я задал его наполовину для того, чтобы она посмеялась. И Анат засмеялась. Совсем немножко.

— Прости, что не позвонила раньше.

— С тобой все нормально?

— В основном да. Все наладится, полагаю.

— Ты где?

— Если бы ты знал, не обрадовался бы.

Я прислонился плечом к голому стеклу. Ощутил через рукав холод мира за окном. Я не знал, что сказать. Вот и не сказал ничего.

— Мне все еще нельзя по-настоящему руками пользоваться, — сообщила она.

У меня сердце только что не до колен упало.

— Я и не знал, что все настолько плохо.

— Вот, придется сделать несколько пересадок кожи. А после этого мне надо быть с ними очень осторожной. Пришлось сообразить, как нажимать кнопки на телефоне тем концом карандаша, где ластик. Я держала его между запястьями.

— Очень больно? Тебе много боли приходится терпеть? Ты мне расскажешь, как тебе приходилось, как сейчас твои дела? Я не знал и просто с ума сходил.

— Обязательно расскажу. Только, может, не сейчас, если это возможно.

— Тебе сейчас больно держать телефон?

— Он у меня включен на микрофон.

— A-а. Отлично. Так… — Я не очень-то знал, как сказать то, что я собирался сказать. — Так номер моего телефона у тебя все это время был?

— Да.

Долгая пауза. Впрочем, следовало высказать:

— Так это действительно была единственная причина, почему ты не звонила? Или были еще?

Молчание.

Не мне было нарушать его.

— Как сказать. Еще и тот факт, что я была не одна. Отец всегда находил кого-то, чтобы оставались со мной. Ведь так многого мне нельзя делать самой. Были и другие проблемы. Пришлось просить соседку купить мне заранее оплаченную телефонную карточку. Так, чтобы он ничего не заметил по счетам за телефон. Но, если говорить правду…

«Вот оно», — подумал я. Все внутри меня обратилось в бетон и сталь, готовясь к удару. Я опять подумал (или, может, просто почувствовал) о том телефонном сообщении, когда я наконец-то позвонил Керри. Мое молчание само сказало все, что ей нужно было знать. Звонок был просто подтверждением. Я напрягся в ожидании приступа, который, я чувствовал, надвигался.

— … вообще-то были два раза, когда я оставалась одна. Только ненадолго. И это было почти с самого начала. Меня пичкали болеутоляющим. Я чувствовала себя так, словно не могла ясно думать. Я знала, что ты спросишь меня, увидимся ли мы снова. Я не знала, что сказать. Мне нужно было побольше времени.

— Мы увидимся снова? — Никак не хотелось продлевать свои мучения.

— Видишь? Я права была.

Анат подождала, наверное, желая понять, рассмешила ли она меня. Хоть чуть-чуть. Только мне вовсе не хотелось смеяться.