Книга Осколки Сампо , страница 27 – Дмитрий Овсянников

Каменоломни располагались вблизи Вахвы – мужчины поочерёдно отправлялись туда по нескольку человек и выворачивали валуны из прибрежных скал, чтобы затем на больших лодках и плотах отвезти на остров. Работники сменялись через каждые семь дней, но Уно предстояло провести на чёрных работах целый месяц.

– Не серчай, земляк, – люди, отвозившие кузнеца к месту наказания, искренне ему сочувствовали. – Не по своей воле мы. Эк хватил Сварливый – за слова только на четыре седьмицы… Как Вахве без кузнеца?

– Постоит – не рухнет, – Уно смотрел в сторону Хяменлинны немигающими глазами. – Как и вся Хяменмаа без хозяев. Потеха в том, что через три дня я и так в свой черёд пошёл бы камень добывать. Не на четыре седьмицы, правда, на одну всего – но где наша не пропадала!

Прошла неделя, к концу подходила вторая. Работникам в каменоломне пришли на смену Антеро, Тойво и Кауко. Странники с радостью вызвались сами – Антеро заметил, что младшим товарищам невмочь больше терпеть недружное многолюдство Хяменлинны. Он и сам уже убедился, что среди хяме искателям Сампо делать нечего, и медлил с уходом только потому, что не придумал ещё, куда идти дальше. В скалах и встретил их Уно, к которому сменявшиеся на добыче камня соплеменники уже примеряли кличку – Каменный исанто.

…Во время отдыха Уно сидел у берега моря на прикрытом старой овчиной камне и что-то скоблил ножом. День близился к закату, но света было вдоволь – в Хяменмаа стояла пора белых ночей. Взглянув мельком, Антеро изумился – дощечка в руках хяме покрывалась искусной резьбой, изображающей летящих гусей и уток. Привлекал внимание и нож, очень короткий и широкий, с толстой березовой рукоятью – этакий медвежий зуб из железа и дерева. На клинке причудливыми узорами расходились следы нескольких ковок.

Заметив взгляд карела, Уно протянул ему и дощечку, и нож:

– Вот. Моя работа.

– Такое сделать – большим мастером быть, – признал Антеро, возвращая нож кузнецу. Способность коротких и толстых, похожих на берёзовые поленья, ручищ хяме к тонкой работе казалась удивительной.

– Не хвали меня напрасно, – отмахнулся Уно. – Я кузнец совсем негодный.

– Что так?

– Был бы хорошим – сумел бы сковать сани из ссор, вожжи из бранных слов, кнут из несчастий, лошадь из тоски! Уехал бы отсюда, куда глаза глядят! Подальше. Да хоть бы к рюсся! – хяме называли венедов шведским словом, смешно коверкая его на финский лад.

– Зачем так далеко? – удивился Антеро.

– А я их язык не знаю, – просто отвечал кузнец. – Пусть хоть изворчатся по-своему – мне все нипочём будет.

Уно почувствовал в пришлом кареле собеседника – и тут плотину его молчания прорвало. Кузнец говорил много и горячо, не ворчал ради ворчания, подобно своим сородичам, но делился мыслями, нажитыми за несколько лет и уже приведшими к несправедливому наказанию. Антеро удивлялся такому говорливому хяме и старался не перебивать его.

– Старейшины прячутся в Хяменлинне не от врагов. Скорее – от собственного страха и недовольства. Думают – достроим и заживём. А ведь где-то глубоко внутри понимают, что не заживут. Её, крепость-то, сперва построить, а потом содержать все время надобно. Снова хлопотать, да браниться, да ссориться. Может, потому и не спешат достраивать… По-моему, это так. Хотя ни один из них не сознался бы в этом даже себе самому.

– А как же защита от набегов руотси?

– А, это… – нахмурился хяме. – Дело далекой старины. Еще дед мой покойный ребёнком был, когда в Хяменмаа пожаловали викинги. Они напали на старую Вахву, что была на месте нынешней. Мужчины вышли в открытый бой; но то для руотси – забава, а нашим – погибель. Тогда собрались люди соседних селений большим числом, заманили злодеев в лес, от берега подальше. Несколько дней по лесам кружили, так что не было вражинам ни боя, ни покоя, а только стрелы да дротики из-за кустов. Ни одного незваного гостя хяме тогда восвояси не отпустили. А после того раза больше не было набегов. Всё-таки наш лес – наш дом и помощник.

– А крепость?

– Думают, будет надёжнее. Опять все заняты вроде, и разброда нет. Опять все вокруг старейшин суетятся, свои и чужие, повелевай – не хочу. На дурном чувстве ничего хорошего создать нельзя – так у нас, чтобы не сомневаться, нарочно память недобрую о руотси мусолят, подогревают ненависть. Хотя кто с викингами бился – тот уже давно состарился, многие умерли.

Случившееся много лет назад нападение дружины викингов, идущих домой несолоно хлебавши, потрёпанных и обозлённых в неудачном походе, с непривычки показалось хяме великой войной. С тех пор хяме твердо решили, что шведы непременно нападут снова. Многим даже нравилось пестовать в себе чувство постоянной тревоги. И неважно, что набегов на побережье хяме викинги больше не совершали: рыбацкие деревни – добыча незавидная. Даже купцы были здесь редкими гостями.

– Ну, выдержим мы полгода в осаде, а дальше что? – продолжал Уно. – Припасы-то с берега везти. Тут дров для очага – и тех не сыскать! А что запрут нас на острове, как в коробе, да сами в нашем краю хозяевами сядут, всем невдомёк.

– Так уж невдомёк?

– Ты уже по-онял, – Уно нахмурился пуще прежнего и замолк.

Ему не хотелось признавать, что привычка хяме доводить начатое до конца, щедро пропитанная упрямством и уплотнённая со всех сторон вязким мышлением, сейчас работала против них самих. Бросая все силы и средства на бесконечное строительство, жители побережья почти ничего не оставляли для собственных домов и пашен, приходящих без хозяев в запустение, для собственных жён и детей. Не один хяме в своей голове из зёрнышек сомнения выращивал мятежные думы, но росли они медленно, и только-только проклюнулись на поверхность гневными словами кузнеца в споре с самим валто. О боги, сколько ещё лет должно пройти, прежде чем незаметные ростки станут буйными всходами и принесут плоды в виде по-настоящему полезных дел!

– Иной раз думаешь, что если приневолят нас руотси, – снова заговорил Уно, – ну, обложат данью. А хуже, чем нынче, уже не будет…

– Если все думают так, то Хяменлинне конец, – заметил Антеро.

– Так и думают, – подтвердил кузнец. – Просто вслух говорить об этом нек-когда-а.

– А если руотси так и не придут?

– Придут. А куда же им деваться?

– Быть может, вы сами себя пугаете? Травитесь собственной боязнью, от этого души тончают и разум мутится.

Уно молчал, разглядывая свои башмаки.

– А знаешь, если придут, – попробовал шутить Кауко, – пускай валто расскажет им, как в этих краях хозяйничать. Враги уснут, как пить дать – и берите их голыми руками!

Кузнец улыбнулся – то была первая улыбка, встреченная странниками в ворчливом сыром краю Хяменмаа, – и заговорил о любимом деле:

– Мой друг, тот, что учил меня кузнечному делу, большой был умелец. Уж он работал! И украшения, и инструмент разный делал, и меня учил. Мы с ним плетение кольчуги хотели освоить. Было у нас несколько штук, после того набега викингов нашим достались. Работа тонкая, и почти получаться начала. А потом он умер, а мне велели цепи ковать, море загораживать. И ничего, что железа у нас не хватит. Они, цепи эти, мне уже в страшных снах снятся! Глупая то работа, и люди от такой глупеют. Другое дело – когда изделие полезно, нужно думать над ним да искать, как лучше! Так Ильмаринен ковал волшебную мельницу Сампо!