Книга Как повесить ведьму, страница 23 – Адриана Мэзер

– Не смей произносить имени моей сестры.

Я вскидываю подбородок и использую тон, которым отец общался по работе с проблемными людьми.

– Я хочу заключить с тобой сделку. – Хватка парня становится чуть слабее, и я могу с уверенностью сказать, что смогла его удивить. – Помоги выяснить, есть ли на мне проклятие и как его разрушить, и я уеду из этого дома.

Он отпускает меня:

– У меня нет причин тебе доверять.

– В этом мы равны.

– Я могу заставить тебя уехать и без сделки.

– Угу, но я нанесу тебе много ущерба, прежде чем исчезну. В этом доме столько вещей, украшенных цветами Черноглазой Сьюзен.

Следует долгая пауза.

– Хорошо.

Я и не замечала, что задержала дыхание.

– Отлично. С чего начнем?

– Это мне неизвестно.

– Но ты три сотни лет наблюдаешь за людьми в городе и должен что-то знать.

– Я не был в Салеме с конца 1600-х годов.

– Вообще?

– Да.

– Где ты был?

– В других местах.

Бывают ли более расплывчатые ответы?

– Зачем?

– Это только мое дело.

– Ладно. Хорошо. Что ты знаешь о моей семье?

– Очень мало. Мне известно, что Инкриз Мэзер в семнадцатом веке был человеком глубокоуважаемым и весьма влиятельным в Бостоне, что его сын, Коттон Мэзер, последовал по стопам отца, а его правнучка в десятом или одиннадцатом поколении, Саманта Мэзер, абсолютно заурядная.

– Ты назвал меня заурядной?

– Полагаю, что именно так.

Я со скрипом сжимаю зубы.

– Вот же тупой осел.

– Заурядная и неотесанная.

– Я родилась не в тысяча шестисотых! Девушки иногда ругаются. Смирись.

– Предпочту этого не делать.

Раздраженно хватаюсь за голову:

– Прекрасно. Не делай. Пойдем в бабушкин кабинет, и я покажу, что смогла найти.

– Это мой кабинет. Я его спроектировал.

– Да мне плевать, чей он. Главное, будь там, когда я приду.

Он исчезает. Я скидываю с ног ботинки, чтобы избежать лишнего шума в коридорах, и мягко затворяю дверь за спиной. Надеюсь, этот призрак не плод моего воображения. Кто в здравом уме придумает привидение, которое тебя оскорбляет?

Вивиан нигде не видно, пока я крадусь по коридорам к библиотеке, но на всякий случай свет я не включаю. Вместо этого пробираюсь между столами и многочисленными книгами, освещая путь экраном телефона. Провожу пальцами под аркой кирпичного камина и тяну за крюк. Дверь с щелчком отворяется, и становится видно, что в конце коридора мерцает мягкий свет. Великолепно. Призрак забрал лампу? Должно быть, удобно исчезать в одном месте и появляться в другом.

Когда я преодолеваю последнюю ступень лестницы, парень стоит на выцветшем коврике по центру комнаты, и на секунду я осознаю, насколько сама здесь не к месту по сравнению с ним. Старина этой комнаты ему соответствует, делает более привлекательным и горделивым, чем он есть.

– Как тебя зовут? Не могу же я продолжать мысленно называть тебя темноволосым болваном.

Он хмурится.

– Тоже предпочту, чтобы ты меня так не называла. Мое имя Элайджа Роу.

Странное имя, но ему подходит. Я подхожу к бабушкиному столу и сажусь, принимаясь листать дневник.

– Вот, – открываю запись о проклятии, и парень придвигается ближе ко мне.

Пока он читает, я просматриваю бумаги в поисках списка смертей, который составила бабушка. Долго искать не приходится – папка лежит на самом верху соседней стопки. В ней около пятидесяти страниц статистики смертей. Я перелистываю страницы и обнаруживаю, что три года бабушка обвела красным. В эти годы все наследники колдуний, которых она отследила, умерли за очень короткий промежуток времени. У меня внутри все упало. Папе эта статистика не сулит ничего хорошего. Качаю головой и пытаюсь сконцентрироваться на числах. Я не понимаю, каков порядок смертей, но он точно есть.

Элайджа протягивает мне дневник:

– Дневник пожилой леди не является доказательством проклятия.

Если бы не было такой острой необходимости со всем разобраться, я бы сказала призраку, куда он может засунуть свой комментарий.

– Вот в этой папке она отметила смерти всех потомков. Здесь имеются записи обо всех главных семьях, вовлеченных в суды над ведьмами. – Я передаю ему папку. – Моя жизнь разваливается на части, и если бабушка права, если это из-за какого-то дурацкого проклятия, я должна знать.

Элайджа забирает записи.

– Знаю, как нелепо звучит история с проклятием, – говорю я. – Лучше меня этого никто не знает. Я даже в привидения не верю. Салем исковеркал мой разум.

– Ду́хи, – поправляет он.

– Что?

– Нас называют духами. «Призрак» – понятие плебеев.

– Неужели? Pardonnez-moi ^[3], – ничего не могу с собой поделать.

Элайджа поднимает бровь:

– Эти данные потребуют тщательного изучения. Записи последних лет неполные. Я внесу в них поправки.

– Отлично. – Но не успевает слово слететь с моего языка, Элайджа исчезает.

Откидываюсь на бабушкином стуле и убираю волосы с лица. Надеюсь, эта сделка была не полной глупостью.

Смотрю на нашу с отцом парижскую фотографию.

У папы в руках большое пирожное с глазурью и кремом сверху.

– Сэм, сейчас тебе предстоит познакомиться с самой вкусной едой в твоей жизни. И мне повезло быть здесь, чтобы засвидетельствовать этот момент. Если от восторга ты лишишься чувств, не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Глупо улыбаюсь папе, пока он сажает меня к себе на колени и передает в маленькие ручки огромное заварное пирожное.

– Так, подожди. Прежде чем ты его попробуешь, мы должны запечатлеть этот момент. – Папа машет красивой женщине, уже готовой зайти в двери кафе, на веранде которого мы сидим. – Mademoiselle, pardon. Pouvez-vous prendre une photo de nous? ^[4]

Она улыбается, принимая из рук отца камеру. Волосы заплетены в косу, у нее длинные ноги и высокие каблуки.

– Конечно.

– О, подождите секундочку, здесь кое-чего не хватает, – говорит папа, притягивая меня к себе. – И я даже знаю чего. – Он подхватывает пальцем немного крема с пирожного и намазывает его мне на нос. – Вот так. Идеально.