Книга Квартирная развеска, страница 114 – Наталья Галкина

Главными героинями букета были розы.

Иногда представлялось мне, что от оттенков алого, красного, багряного, винного, пурпурного, рдяного, малинового, шарлахового, розового, белого (то снежного, то визионерского), чайного, желтого, абрикосового, а также от смешения ароматов над купами розария, словно над костром, дрожит воздух.

На закате чаша сада уходила в тень, освещалась только часть склона холма у дома да начинали пылать вечерней камедью верхушки стволов на кромке дальнего леса.

Прежде думала я, что место розария на юге, на востоке, в Крыму, в Пятигорске, в Испании, в Италии, в Хорезме, в Бухаре, а вот поди ж ты — северо-западный карельский Гюлистан!

Хотя доходили слухи, что ссыльные кулаки за Мурманском, за Архангельском выращивали дыни да арбузы (должно быть, сорт мелких сибирских), — дело мастера боится. На местных широтах в середине двадцатого века бытовала другая поговорка: ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем.

В отличие от безымянных беспаспортных кур все розы носили имена.

— Сколько же тут сортов?

— Больше ста.

Потом, позже, когда моя школьная подружка и хозяйский сын выросли и поженились, сортов стало «больше ста пятидесяти».

Разумеется, запомнить имя каждой розы я не могла, но некоторые имена помнила и повторяла. Вот первую с края, например, хозяйка звала Магдалиной, а хозяин — Мадлен. За ММ по правую сторону тропинки от крыльца сбегали по склону Королева Маб, Роза Ругоза, Айсберг, Шопен, Фламинго, Фламентанц, Николо Паганини. Тогда как по левую чинно спускались, дабы образовать лужок ближе к крошечному пруду, финские розы, Король Артур, Соледад Реалес, Анна-Мария Росалес, Лангедок, Лили Марлен, Баркарола, Амадеус, Гейдельберг, Гранд Амур, Карамель, Розмари, Бенгали, Королева Астрид, Амулет, Гете, Баккара, роза Чайковский, розы Патио.

— Откуда вы их берете? — спрашивала я.

— Разного они происхождения, — отвечала хозяйка. — По остаткам садов близлежащих вилл и усадеб собирали, некоторые уж одичали совсем, покупали на садоводческих самостийных рынках, друзья отростки дарили, когда и розы из дареных букетов в землю втыкали, а они на удивление приживались, укоренялись, превращались в кусты. Из поездок и путешествий своих и чужих. Анна Мария Росалес с юга, из Крыма, Радамес из Брянска, Король Артур родом из Латвии, а Бригитта из Финляндии.

После первого приезда отправились мы домой с огромным букетом в корзинке («Чтобы не укололись, шипы всегда наготове», — сказала хозяйка), и едва вошли мы в вагон, как наполнилось его немудрящее пространство волшебным, моментально завоевавшим всё и вся, ароматом.

С того момента стали мы возвращаться в Заходское несколько раз за лето. Иногда случалось нам там ночевать. Собаки Бубер и Лютер встречали нас, виляя хвостами, Финнеган поощрительно мурлыкал, благосклонно позволяя гладить шелковую шерстку свою.

— Мне так жаль той жизни, которая тут была, — говорил хозяин. — Которую уничтожили войны и смуты. Мне жаль Лоунатьоки и всех, кто тут обитал, и всех вилл, домов, церквей, озерных лодок.

— Человек не должен цепляться за прошлое, — отвечала хозяйка, — всё устаревшее должно рассыпаться в прах и позволить новому придти ему на смену.

— Ты неправа. Войны не избавляют нас от устаревшего. Они пожирают всё новое, лучшее, жизнеспособное, и отбрасывают нас к диким ветхим доветхозаветным временам. Война — это варварский тиран Ашшурбанапал.

— Вам нравится песня «Миллион алых роз»?

— Нет.

— Почему?

— Да почему миллион? Кто их считает? Словечко тех, кто мечтает стать миллионером. Деньги мертвое дело. А роза живая, расцветает из бутона, вянет в букете, осыпается лепестками, осыпая ими сад. Сад становится подобен римскому триумфатору и плывет по лепесткам, слушая грохот августовской колесницы пророка-громовника Илии. И, кстати, эти новые дома куда старее прежних, люди разучились строить, беречь в доме тепло, натуральные чевенгурцы, их постройки точно пародии.

— Кто такие чевенгурцы?

— Люди из несуществующего Чевенгура.

Не спросив о Чевенгуре, хозяйка пожала плечами и пошла к выходу.

— Подожди, — сказал ей хозяин, — подожди, постой. Помнишь, мы говорили о том, что всё лучшее, что тут выросло и отстроилось, уничтожили смуты и войны? Но ведь не всё. Вот сад наш стоит, как воспоминание о прежних садах и будущих — да он даже лучше! В той части реки, там в лесу, где она превращается в ручей, по-прежнему плещется форель, а ведь остальные ручьи нашей части перешейка давно забыли этот плеск. И в донных жемчужницах ручья еще можно найти жемчуга. А от всех вилл и дач осталась в лесу старая усадьба из сказки.

Она улыбнулась и вышла.

— И разве не снятся нам иногда, — сказал он ей вслед, — представления тогдашнего здешнего давно разрушенного театра, на которых бывал приезжавший с Черной речки писатель Леонид Андреев? К тому времени, кстати, у него уже родился сын Даниил, которому предстояло вырасти, отсидеть ни за что ни про что в лагере и написать там книгу «Роза мира»...

Мы ходили с хозяйским сыном во второй бор, где в прозрачной воде плескалась форель в речке-ручье, все свойства и превращения этой живой воды представлялись мне таинственными. Многие вещи, совершенно понятные в детстве, в подростковом возрасте обретали неясность. Маленькой, мне внятны, ясны и родственны были и реки, и ручьи. А потом стала я задаваться вопросами: откуда берется река? куда она течет и почему? и отчего не растекается, а держится, словно она из ртути, в русле своем, в берегах?

Мы с подружкой получили в подарок по жемчужинке из переименованной речки, речной скатный жемчуг, его добывали по всей России, нашивали на кокошники, пронизи, собирали в ожерелья. Куда потом делась моя жемчужинка? Куда деваются мелкие прекрасные предметцы наших детских лет?

Когда оставались мы ночевать в набравшем тьму августе, в окно смотрели звезды.

Занавески были коротенькие, не шторы, в верхней части окон ночью среди ветвей повисали их светящиеся шары.

То ли легкий ветер колыхал ветви, то ли полупрозрачные облака время от времени скрывали разные участки небес, то ли я ухитрялась уснуть на мгновение, но казалось, что звезды в движении, качаются и кружат, целая эскадрилья НЛО плывет к нам из неведомых миров с их путешествующими обитателями; я даже выходила, крадучись, из дома посмотреть вверх, звезды были как звезды; но яркие, большие, точно на юге. Возвращаясь, я подумала: а ведь рождественская ель, если глянуть изнутри, словно бы облеплена космическими светилами Вечности с Вифлеемской на верхушке.

Мы шли во второй бор в усадьбу, которую хозяин называл виллой.

— А чья это была вилла?

— Мама почему-то думает, что ее хозяином был Баланчивадзе.

— Фамилия знакомая.

— Один из его сыновей, когда вырос, уехал за границу, стал великим балетмейстером Баланчиным, основал балет Америки, а заодно весь современный балет. Но папе кажется, что это была дача профессора Кипарского, а мама путает потому, что Кипарский жил, так же как Баланчивадзе, с двумя сыновьями.