Книга Смерть сердца, страница 16 – Элизабет Боуэн

– Ну, за удачу! – сказал майор Брутт, очнувшись, смело подняв стакан.

Он окинул взглядом три очень интересных лица. Порция подняла в ответ стакан молока с содовой ^[8], он поклонился ей, она поклонилась ему, и все выпили.

– Вы тоже здесь живете? – спросил он.

– Я приехала погостить, на год.

– Хорошо, когда можно вот так надолго приехать. И родители вас отпустили?

– Да, – ответила Порция. – Они… Я…

Анна взглянула на Томаса, явно желая сказать: тебе пора вмешаться, но Томас искал сигары. Порция, сидевшая на коленях возле камина, подняла к майору Брутту совершенно беззащитное лицо – руками она обхватила себя за локти, спрятав пальцы в коротких рукавах платья. Эта картина опечалила Анну, которая подумала, сколько невинности она сама загубила в других людях – да, даже в Роберте, в нем, наверное, больше всего. Встречи, заканчивавшиеся самыми опустошительными, самыми злыми их ссорами, всегда начинались, когда Роберт был безоружным, пылким – вот таким. Наблюдая за Порцией, Анна раздумывала, змея ли она или кролик? В любом случае скучать ей не приходится, – ожесточившись, решила она.

– Спасибо большое, нет-нет, я такое не курю, – сказал майор Брутт, когда Томас наконец отыскал сигары.

Томас закурил сам и подозрительно заглянул в коробку с сигарами.

– Их поубавилось, – сказал он. – Я же тебе говорил.

– Ну так держи их под замком. Полагаю, это миссис Вейз – у нее появился ухажер, и она его очень балует.

– Она и у тебя сигареты берет?

– Нет, перестала. Матчетт ее как-то за этим застукала. А кроме того, она слишком занята чтением моих писем.

– Так почему бы тогда ее не уволить?

– Матчетт говорит, она чистюля. Чистюли-поденщицы на деревьях не растут.

Порция воскликнула:

– Вот бы смешные тогда были деревья!

– Ха-ха! – сказал майор Брутт. – А знаете шутку про сандал?

Анна забралась с ногами на кушетку, усевшись немного поодаль. Вид у нее был усталый и безучастный, она то и дело проводила рукой по волосам. Томас, щурясь, разглядывал на свет напиток в стакане; время от времени, когда он пытался сдержать зевок, у него подергивались скулы. Майор Брутт уже осушил стакан на две трети и незаметно, как он умел, стал центральной фигурой на сцене. Где-то в комнате присутствовало и первое оживление Порции, трепыхалось под потолком, как улетевший воздушный шарик. Внезапно Томас сказал:

– Говорят, вы знали Роберта Пиджена?

– Как не знать! Молодчага парень.

– Мы с ним, к сожалению, никогда не были знакомы.

– Ой, он что, умер? – спросила Порция.

– Умер? – сказал майор Брутт. – Господь с вами, нет, точнее, я бы сказал, это маловероятно. У него девять жизней. Мы с ним почти всю войну прошли.

– Да, я совершенно уверена, что он еще жив, – согласилась Анна. – А вы знаете, где он?

– В последний раз я получал от него весточку в прошлом апреле, в Коломбо – мы там разминулись на какую-нибудь неделю, чертовски не повезло. Письма мы оба не горазды писать, но связь поддерживать исхитряемся самым поразительным образом. Пиджену, конечно, не занимать смекалки, уж он-то везде пригодится. И ведь он поладить может с кем угодно, с его-то сообразительностью. С таким человеком, как он, мне, конечно, и познакомиться бы не довелось, если б не война. Нас обоих ранило при Сомме, тогда-то мы с ним и сошлись, когда нам обоим дали увольнительную.

– Он был тяжело ранен? – спросила Порция.

– В плечо, – ответила Анна, отчетливо припомнив ямку шрама.

– Знаете, Пиджен, он, как говорится, человек разносторонний. На пианино играл получше профессионалов – с большим чувством, понимаете? Однажды во Франции он подкоптил тарелку и нарисовал мой портрет – я вышел как живой, честное слово. Ну и еще он, разумеется, много чего написал. И в то же время он весь был как на ладони. Никогда я не встречал более открытого человека.

– Да, – сказала Анна, – а мне больше всего запомнилось, как он умел удерживать апельсин на кромке тарелки.

– Часто он так делал? – спросила Порция.

– Очень часто.

Майор Брутт, которому налили еще выпить, взглянул на Анну:

– Вы с ним не виделись в последнее время?

– Нет, в последнее время нет.

Майор Брутт быстро добавил:

– Таких, как он, нечасто встретишь. Он на одном месте подолгу не засиживался. А ведь когда я уволился из армии и хватался то за одно, то за другое занятие, меня самого знатно помотало по свету.

– Интересно, наверное, живете.

– И да, и нет. Не хватает определенности. Всю пенсию я попросил мне выплатить разом, но потом поистратился в Малайе. Теперь вот вернулся ненадолго, присматриваюсь, что к чему. Неизвестно, конечно, выйдет ли из этого что-нибудь.

– Ну а почему бы и нет?

Заметно приободрившись, майор Брутт сказал:

– Да, есть у меня пара-тройка вариантов на примете. Значит, побуду тут какое-то время.

Анна не нашлась с ответом, поэтому отозвался Томас:

– Да, это вы верно придумали.

– А с Пидженом мы еще увидимся, это уж точно. Никогда не знаешь, где тебя с ним сведет судьба. А мне, кстати, везет на неожиданные встречи… да вот хоть сегодня.

– Тогда передайте ему от меня привет.

– Он будет рад узнать, как вы поживаете.

– Передайте ему, что я поживаю очень хорошо.

– Да, так и передайте, – сказал Томас, – когда с ним увидитесь.

– Когда все время живешь в гостиницах, – сообщила Порция майору Брутту, – привыкаешь, что люди постоянно приходят и уходят. Сначала кажется, будто они тут так и останутся, а потом оглянуться не успеешь, как они уже уехали, и уехали навсегда. Так странно все это, конечно.

Анна взглянула на свои часики.

– Порция, – сказала она. – Не хочется портить тебе вечер, но уже половина первого.

Стоило Анне посмотреть на нее, как Порция сразу же отвернулась. С тех пор как они пришли домой, им, кстати, впервые представился случай посмотреть друг на друга. Но пока они говорили о Пиджене, Анна чувствовала, как темные глаза снова и снова с напускной невинностью взглядывают в ее сторону.

Анна, полулежа на кушетке в позе мадам Рекамье, притворялась – а в тот вечер ей пришлось много притворяться, – что это ее совершенно не трогает. Если бы снедавшее ее нервное возбуждение вырвалось наружу аурой с переливчатым краем, можно было бы сказать, что взгляд Порции скользит по самой границе этого перелива, вдоль, вокруг привалившейся к подлокотнику Анны. Анне же казалось, будто ее сковало страхом, этой ее тайной, цепенящим взглядом Порции, – ей казалось, будто она обратилась в мумию. И потому, заговорив о времени, она повысила голос.