Книга Смерть сердца, страница 50 – Элизабет Боуэн

– Вас с Анной, наверное, часто зовут куда-нибудь к чаю?

– Да, но Анна редко откликается.

На обратном пути миссис Геккомб повела Порцию к вечерней молитве, которую читали в часовне Богоматери. Затем они зашли в ризницу, миссис Геккомб нужно было забрать несколько подризников, чтобы дома их заштопать. Она и не мечтала о том, чтобы, например, украсить алтарь цветами, потому что не могла себе позволить красивых цветов, и трудилась на благо церкви таким образом.

– Мальчики такие неаккуратные, – сказала она, – как дырка, так обязательно по шву на шее.

Они довольно долго перебирали подризники, и еще дольше – заворачивали их в коричневую упаковочную бумагу, миссис Геккомб и другие допущенные в ризницу дамы запасались такой бумагой для своих нужд и складировали ее за относительно священным сосновым шкафом. Викарий об этом ничего не знал. Всякий раз, разворачивая какой-нибудь сверток, миссис Геккомб откладывала бумагу, чтобы потом отнести ее в церковь, поэтому в «Вайкики» никогда нельзя было отыскать коричневой упаковочной бумаги… Когда они вместе с подризниками вернулись в «Вайкики», Дафна расставляла в салоне стулья.

Дафна заново уложила волосы, и теперь они были похожи на золоченую сталь. Дверь в столовую была открыта, чтобы жар от камина в салоне хоть чуть-чуть вытянул оттуда холод: из столовой и впрямь ощутимо сквозило. Они вошли, огляделись, и Дафна – с невозмутимостью вконец отчаявшегося человека – сдула пыль со стоявшего в центре стола букета физалиса.

– Звонок теперь звенит просто замечательно, деточка.

– Да, звонок в порядке, но не успела я в него позвонить, как выскочила Дорис и закатила истерику.

– Может, он все-таки слишком громкий?

– Все равно, пусть так больше не делает. Кстати, банку с паштетом она тоже не может найти.

– Ох, прости, дорогая, она так и лежит у меня в корзинке.

– Мамуля, ну ты даешь… Но, в общем, к сэндвичам она еще даже не приступала. А вы, похоже, ходили в церковь? – набросилась на них Дафна.

– Ну, мы только…

– Знаешь, с церковью можно было бы и подождать. Сегодня вообще-то суббота.

Поужинали они холодными закусками – и раньше обычного, чтобы Дорис успела убрать со стола и вымыть посуду. Потом еще надо было переодеться. Дикки не выказывал особого энтузиазма насчет вечеринки, он собирался поехать на матч – посмотреть, как играют в хоккей на льду. Сам он половину субботы провел в Саутстоне, играя в ничем не примечательный хоккей в грязи.

– И охота им сюда идти, не понимаю, с чего бы, – сказал он.

– Слушай, но ведь и Клара придет.

– Чего это ради? Впервые об этом слышу.

– Ну, знаешь ли! Знаешь ли, ну и ну! Ты сам ее позвал, Дикки! А вот и позвал! Ты сказал: может, забежишь к нам в субботу? – а она только этого и ждала. Я даже думаю, что она ради нас отменила свидание.

– Уж не знаю, что там за свидания отменяют твои подружки, но Клару я точно не звал. Стал бы я ее звать, когда тут «Монреальские орлы» приехали?

– Какие орлы, дорогой? – спросила миссис Геккомб.

– Они сегодня играют на «Ледодроме» – и Дафна об этом прекрасно знает.

– Да плевать мне, где играют твои противные орлы. Я прекрасно знаю, что ты сам пригласил Клару. И не надо мне тут говорить про кларины свидания. Знать, на какие свидания она ходит, – твое дело, а не мое.

– Ах, вот как? – спросил Дикки, дерзко поглядев на сестру. – И на каких, позволь спросить, основаниях ты делаешь такие выводы?

– Ну, она ведь приходит, только когда ты здесь, – ответила Дафна, слегка присмирев.

– Куда она ходит, это ее личное дело.

– Тогда не выдумывай, будто она моя подружка.

– Ну, ладно, ладно, ладно, это я ее позвал, а не ты. Конечно, мне ведь совсем не хотелось посмотреть на «Монреальских орлов», какое там. А Сесила обязательно надо было приглашать?

– Я сбегала и позвала его, – вмешалась миссис Геккомб. – Подумала, что вы-то оба наверняка забудете, а он потом ужасно обидится.

Дикки сказал:

– Не знаю, зачем нам сдался Сесил.

– А я знаю, – ответила Дафна. – Мы с мамулей подумали, что он как раз сойдет для Порции.

– Нет, Дафна, это все ты придумала, ну правда.

Дикки впервые устремил на Порцию свой важный олений взгляд:

– Сесил, он, знаешь ли, немножко как девчонка.

– Ой, Дикки, вот и нет.

– Да ладно тебе, я к нему хорошо отношусь, только терпеть не могу эти его девчачьи пуловеры.

– Ты и сам носишь пуловеры.

– Только не девчачьи.

– А кстати, Дикки, видел бы ты, как подскакивает Дорис, когда слышит звонок.

– Ага, значит, теперь он звенит?

– И не благодаря тебе.

– Дикки очень занят, деточка… Нам пора переодеваться. Да и Дорис давно ждет, чтобы убрать со стола.

– Так чего же она ждет, господи боже?! И пусть еще проветрит – нельзя, чтобы тут так и пахло телятиной и ветчиной.

Три дамы поднялись наверх, недопитую чашку кофе миссис Геккомб унесла с собой. Вскоре на лестнице послышались шаги Дикки – тот, немного поколебавшись, тоже решил переодеться. Теперь по всему второму этажу «Вайкики» захлопали ящики комодов, заскрипели краны. Поднимался черный, ночной ветер, и «Вайкики» уверенно встретил его всей грудью, прорываясь сквозь него, будто пароход, все в доме задребезжало. Предпраздничное возбуждение от этого только усилилось. Порция втиснулась в черное бархатное платье, которое висело за занавеской и слегка пропиталось морской сыростью, бархат лип к коже над вырезом комбинации. Она зачесала волосы, надела сетку с красной лентой, завязав ее так туго, что у нее даже кончики бровей приподнялись. Глаза тоже стали разъезжаться в стороны, и поэтому она проглядела себя в зеркале.

Она спустилась первой и, присев на плиточный бордюр вокруг камина, слушала, как ревет огонь в трубе. Растопырив локти и вскинув руки на египетский манер, она вертелась в разные стороны, прогревая тело, чувствуя, как влажный бархат понемногу отлипает от кожи между лопатками.

Это ее первая вечеринка. Сегодня потолок казался выше, салон – больше, загадочнее, неспокойнее. Меж оранжевых абажуров колоннами высились прозрачные золотистые тени. Граммофон стоял раскрытый, пластинка была поставлена, и игла занесена над ней, будто рука для удара. Дорис не видела Порции – взволнованная и призрачная, в огромном чепце, она проходила через салон с подносами. Там, в море, их дом могут принять за еще один ярко освещенный корабль, и скоро эта комната, будто магнитом, притянет к себе людей с темной набережной. У воображаемых партнеров Порции не было лиц: с кем бы она ни танцевала, ей в каждом виделся только Эдди.

Спустился Дикки – в темно-синем костюме в тонкую полоску – и спросил, не поможет ли она ему скатать ковер. Они успели только отодвинуть козетку, как о дверь что-то забилось, будто летучая мышь, и Дикки, крякнув, бросил ковер и впустил Сесила.