Книга Смерть сердца, страница 55 – Элизабет Боуэн

Друзья Дафны шли решительным воскресным шагом, безотчетно дыша во все легкие. Они знали каждый дюйм насыпи, они глядели только в сторону Саутстона, где горел золотом купол «Сплендиде». Им казалось, что в этой прозрачной пустоте они все как на ладони, и потому друг с другом они себя вели разом и уклончиво, и нахально. Шагали они бок о бок, стараясь держаться друг от друга как можно дальше, но иногда все равно сталкиваясь локтями; стоило им разбиться на пары, как одна пара тотчас же начинала перекрикиваться с другой – посреди бела дня и речи не могло быть ни о каком tкte-а-tкte. Пройдя мили полторы, возле старой лодочной станции они, не говоря ни слова, развернулись и двинулись обратно. Девушки держались вместе, молодые люди шагали строго позади. Теперь они двигались на запад.

С первым прикосновением вечера, с первой его вспышкой их всех охватило смутное поэтическое чувство. Прекратилась обрывочная беседа, все зевали, хватая ртами кислород. Ивлин взяла Дафну за руку, Сесил отошел к самому краю насыпи и шагал, поддевая носком ботинка одинокий камешек. На Ла-Манше показалась прелестная бригантина, вся розовая от света.

Порция глубоко вздохнула и вдруг спросила Дафну:

– Один мой друг… можно ему приехать и пожить здесь?

Она выпалила это безо всякой подготовки, но так вышло даже лучше. Дафна – руки в карманах, подбородок в складках «собачьего» шарфа – задумчиво обернулась, Ивлин, державшая ее за руку, выглядывала у нее из-за плеча.

– Что-что? – переспросила Дафна. – Друг – в смысле ухажер?

Ивлин сказала:

– Так вот чего она такая задумчивая.

– И что там ему можно? – спросила Дафна.

– Приехать и здесь пожить.

– Приехать и пожить – когда?

– На выходные.

– Ну, если это твой ухажер, почему бы и нет? Ты вот, Ивлин, можешь сказать, почему нет?

– Я бы сказала, тут есть нюансы.

– Конечно, тут есть нюансы. Он и вправду твой ухажер?

– Подумать только, это у нее-то, – вклинилась Ивлин. – И все равно, почему бы и нет.

Дафна быстро спросила:

– Он друг твоей невестки?

– Ну да. Она, он, они…

– Тогда для нас он слишком комильфотный, – что, разве не так? Впрочем, – добавила Дафна, глядя на Порцию хоть и презрительно, но с некоторой долей уважения, – если уж он так сюда рвется, то потерпит, ничего страшного. А ты, надо же, времени не теряешь. Конечно, тебе нужно будет все утрясти с мамулей… Да брось, ну что ты как дурочка. Ничего она не подумает, она к мальчикам привыкла.

Но эти мальчики не были Эдди. Порция помолчала, потом сказала:

– Я думала, что спрошу тебя, а ты, может быть, спросишь ее.

– И чем твой друг занимается? – опять вклинилась Ивлин. – Он, наверное, в дипломатическом корпусе?

– Кто в дипломатическом корпусе? – спросил подошедший к ним Чарли.

– Дружок Порции, который к нам приезжает.

– Нет, совсем нет, он работает в конторе у моего брата.

– Ах, вот оно как, – сказала Ивлин, переваривая эту информацию.

Сама она работала регистраторшей в самом большом салоне красоты Саутстона, и что бы там Дикки ни думал о ее лице, оно все равно сияло, как муляж сочного персика. Ее отцом был мистер Банстейбл, крупный жилищный агент, – он заведовал сдачей на лето не одного «Вайкики», к нему обращались клиенты со всего графства. Ивлин поэтому не только была столпом общества, но и имела стабильную работу – следовательно, никак не могла разделить предубеждение Дафны против Квейнов. Деловые люди – они и есть деловые люди.

Она сказала, уже добрее:

– Ну тогда он молодец, что к тебе приклеился.

– Твою невестку, – с заметным удовольствием сказала Дафна, – наверное, удар хватит.

Ивлин спросила:

– С чего бы это?

– Слушай, Сесил, – крикнула Дафна, резко обернувшись к нему, – ты так и будешь пинать этот дурацкий камень?

– Прости, прости, я задумался.

– Знаешь, если ты хотел поразмышлять, зачем тогда идти гулять? Можно подумать, мы с похорон возвращаемся… Слушай, Уоллес, эй, слушай, Чарли, Порция про вас, мальчики, и думать не думает! У нее есть кавалер, который к ней приезжает.

– Местные таланты, – отозвался Уоллес, – тут не представлены. Ох уж эти лондонские штучки – что с них возьмешь.

– Странно, правда, – сказала Дафна, – зачем желать большего, когда можно просто смотреть, как Сесил пинает камень.

– Ой, это не то, что вы подумали. – Порция встревоженно смотрела на них. – Совсем не то, честное слово.

– В общем, ничего такого, приезжает – и пусть, – поставила Ивлин точку в разговоре.

Она подошла к ведущим вниз ступеням и свистнула собаке, которая убежала на берег и извалялась в чем-то омерзительном.

Все ждали Ивлин. Остановка отозвалась во всей компании легкой дрожью – так, один за другим, вздрагивают вагоны подъезжающего к станции поезда. Поездом они были скорее товарным, чем пассажирским, – они стояли чередой груженых вагонеток, важно уставившись в сторону пути, которым они скоро проследуют. Над неблизким еще, увенчанным церковью Силом таял в лучах незрелого весеннего солнца легкий дымок. Дымка эта истончала дома на взгорье и окружавшие их сады; холм, проступавший из-за балкончиков и фронтонов, окрасился в гиацинтово-синие тона и казался форпостом какой-то сказочной страны. Порция поглядела на остальных и осталась довольна: об Эдди все уже позабыли. Они не просто больше не думали об Эдди, они не думали вообще ни о чем.

Приятелей Дафны она теперь боялась гораздо меньше, потому что научилась справляться с их суетливостью. В людях нас обычно пугает неутомимая, кипучая деятельность. Но здесь, в Силе, деятельность проявлялась только в движении – отвлеки человека от его занятий, и он заодно отвлечется и от своих мыслей. Достаточно было остановить этих молодых людей, как они останавливались напрочь, будто часы. Поэтому эта их пауза на пути к воскресному чаю не была заполнена ничем, совершенно ничем. Вполне может, они уже улавливали призрачные ароматы горячих пышек с изюмом, шоколадного печенья и нагретых кожаных кресел, доносившиеся из дома Ивлин. Они прогулялись, они возвращаются, они, похоже, провели время с пользой.

Собака Ивлин взбежала по ступенькам обратно, спина у нее была вымазана какой-то гадостью, и пока ее стыдили, она весело, услужливо виляла хвостом. Ей было велено идти рядом, чего она не послушалась, и вся компания, по-прежнему не говоря ни слова, снова пришла в движение.

У Порции было предостаточно времени, чтобы подумать о следующем воскресенье (или это случится в воскресенье через неделю?), пока они были у Ивлин, потому что говорили тут мало, а в бадминтон она не играла. Огромный особняк Банстейблов, выстроенный в начале двадцатых, напоминал фахверковые дома старой Нормандии – темный узловатый дуб и внутри и снаружи. То был лабиринт каморок с витражными окнами толстого зеленоватого стекла, в которых весеннее небо казалось выцветшим. Лестницы тут были как в старинных поместьях, гостиные – до вычурного старомодны. Здесь из медных и латунных дисков на тебя отовсюду глядело собственное перекошенное отражение; здесь были изразцы. До того незаметно перелетело через Ла-Манш нормандское влияние, что почти все жители Сила считали этот стиль британским – просто оставшимся от более веселой эпохи. Столовая была такой солидно-темной, что скоро пришлось зажечь старинные лампы. С матерью Ивлин обращалась хоть и пренебрежительно, но беззлобно, отца дома не было. Сесил выказал желание сесть рядом с Порцией, поэтому его отправили сидеть возле чайника и поддерживать беседу с миссис Банстейбл. Сесил почти сразу уронил четвертушку намазанной маслом пышки себе на брюки, и все оставшееся время старался выглядеть dйgagй ^[29], тщетно пытаясь оттереть масло салфеткой, смоченной в кипятке.