Онлайн книга «Смерть сердца»
|
– А, это ты, – сказала она. – Ну что? – Это гвоздики. – Какого цвета? – Такого, очень ярко-розового. – Господи… И от кого они? – От майора Брутта. На карточке написано, что он желает ими поприветствовать твое возвращение. – Этого следовало ожидать, – сказала Анна. – Он, наверное, целое состояние на них спустил и сидит без обеда, а я теперь тут с ума схожу. Лучше бы мы с ним вовсе не встречались, помочь мы ему не помогли, только голову вскружили. Забери цветы и покажи Томасу. Или отдай Матчетт, для ее комнаты – сойдут. Ужасно, я понимаю, но я чувствую себя как-то совсем невозможно… Можешь потом написать майору Брутту ответ? Скажи, что я легла спать. Уверена, ему будет гораздо приятнее, если ему напишешь ты. Кстати, как там Эдди? Я видела, что он звонил. – Матчетт с ним говорила. – О? А я думала – ты. Ладно, Порция, потом еще поговорим. Анна захлопнула дверь и улеглась в ванну. Порция отнесла гвоздики Томасу. – Анна говорит, они не того цвета, – сказала она. Томас, закинув ногу на ногу, снова сидел у себя в кресле, словно из него и не вылезал. В кабинет проникала только приглушенная копия дневного света, но Томас все равно прикрывал рукой глаза, будто бы загораживаясь от яркого солнца. Он равнодушно взглянул на гвоздики. – А, значит, они не того цвета? – спросил он. – Так Анна сказала. – Я забыл, от кого они? – От майора Брутта. – Ну да, ну да. Как по-твоему, он нашел работу? Он повнимательнее посмотрел на гвоздики, которые Порция держала как незадачливая невеста. – Да их тут сотни, – сказал он. – Похоже, ему что-то подвернулось. Я очень на это надеюсь, мы не всем можем помочь… Ну, Порция, а ты как? Ты и вправду хорошо провела время?.. Прости, что я так сижу, у меня, кажется, начинает болеть голова… Тебе понравилось в Силе? – Очень понравилось. – Замечательно. Правда, я ужасно рад. – Я писала, что мне понравилось, Томас. – Анна не знала, правда ли тебе понравилось или нет. Наверное, там мило. Сам я там, конечно, никогда не был. – Да, они мне сказали, что ты у них не был. – Да. И жаль, что не был, правда. Ну, я рад снова тебя видеть. Все хорошо? – Да, спасибо. Радуюсь весне. – Да, замечательно, – сказал Томас. – Как по мне, правда, еще холодно… Прогуляемся с тобой по парку попозже? – С удовольствием. Когда? – Ну, давай попозже… Где там, ты говорила, Анна? – Она принимает ванну. Она попросила меня написать ответ майору Брутту. Томас, можно я напишу его за твоим столом? – Конечно-конечно. С этими любезными словами Томас незаметно выскользнул из кабинета – Порция тем временем открывала бювар, чтобы написать майору Брутту. Томас налил себе выпить, взял бокал с собой наверх и по пути заглянул в гостиную. Ни единый предмет здесь еще не поменял своего точного, безучастного положения – Анна явно сюда пока не заходила. Он принес бокал в комнату Анны и уселся на широкой кровати, дожидаясь, когда жена выйдет из ванной. Он словно закаменел от тяжелых, смутных мыслей, – выйдя из ванной в распахнутом пеньюаре, с пачкой бугристых от пара писем, Анна так и подпрыгнула, увидев его. Наигранным тоном она сказала: – Как ты меня напугал! – Хотел спросить, есть ли письма… – Письма, разумеется, есть. Но совершенно ничего интересного. Впрочем, дорогой, вот они – все твои. Она бросила письма на кровать рядом с ним, подошла к зеркалу и сняла с волос сеточку, защищавшую кудри от влаги. Ожесточенно глядя на свое отражение, она принялась обеими руками втирать в лицо косметическое молочко. Она, не глядя, нашаривала разные баночки и флакончики – все было на своих местах, и все движения были до того привычными, что на нее разом нахлынуло что-то такое – атмосфера ее лондонского туалетного столика. Не поворачиваясь к Томасу, который перебирал письма, она сказала: – Ну вот мы и дома. – Что ты сказала? – Говорю, вот мы и дома. Томас оглядел комнату, затем посмотрел на туалетный столик. – Как быстро Матчетт разобрала чемоданы. – Только несессер. После этого я выставила ее за дверь, велев прийти и разобрать остальные вещи попозже. У нее на лице было написано, как ей хочется мне что-нибудь сказать. Томас отложил письма, ссутулился: – Может, ей и вправду было что сказать. – Ну, знаешь, Томас… выбрал ты время! Ты слышал, что я сказала? Что мы наконец дома. – Да, слышал. И что я должен ответить? – Хоть что-нибудь. Наша жизнь проходит без единого комментария. – Тогда тебе нужен кто-то вроде трубадура. Анна салфеткой вытерла молочко с пальцев, изящно завязала поясок пеньюара, подошла к Томасу и легонько отвесила ему недружелюбно-дружелюбную оплеуху. – Ты прямо как какая-нибудь живая статуя, они изредка двигаются, но все равно только и делают, что сидят. А я люблю иметь хоть какое-то отношение ко всему происходящему. Мы дома, Томас, придумай, что сказать о доме… – Она снова шлепнула его по голове – полегче, но позлее. – Помолчи, не толкай меня. У меня голова болит. – Ой-ой! Прими ванну. – Приму попозже. А пока, пожалуйста, не бей меня по голове… Зато вот Порция ведь нас встретила. – Ах да, бедная крошка. Стояла в дверях, будто ангел. А мы вот были не в себе. Я так точно, да ведь? – Да, не была, по-моему. – А ты, что ли, был? Сразу рванул в кабинет. Ты, наверное, думаешь, а с чего бы тебе вести себя подобающим образом, когда я этого не делаю? Давай начистоту – а кто вообще ведет себя подобающим образом? Мы все сначала предъявляем друг другу требования, которым трудно соответствовать, а потом рвем себе сердца из-за этого несоответствия. Чтобы делать глупости, влюбляться не обязательно – по правде сказать, я думаю, что люди гораздо глупее, когда они не влюблены, потому что тогда им во всем мерещится невесть что. По крайней мере, это я по себе знаю. Майор Брутт прислал мне гвоздики, я чуть с ума не сошла. Ты их видел? Кошенилево-розовые! – Я, кажется, никому никаких требований не предъявляю. – Еще как предъявляешь – вот, например, сейчас, с этой твоей головной болью. А кроме того, ты измял мне все покрывало. – Прости, – Томас поднялся, – я пойду вниз. – Ну вот, очередные требования. А мне-то всего-навсего хочется переодеться, а разговаривать – не хочется, но не могу же я допустить, чтобы ты вот так ушел куда-то в ночь. И Матчетт еще только и ждет, как бы прошмыгнуть обратно, чтобы тут пошуршать и чем-нибудь меня побрызгать. Милый, я знаю, что от меня одни огорчения. В кабинете тебе точно будет повеселее. |