Онлайн книга «Собаки Европы »
|
«Я не думал, что в Райхе люди могут говорить так громко», — сказал Скима, просто чтобы что-нибудь сказать. «Райх… — снова отозвался Он. — Дас Райх. Мой дорогой Скима, единственные империи, которые ты здесь найдёшь, это “Империя обоев” и “Империя вкуса”… А что касается разговоров… Да, здесь можно говорить о чём угодно…» «О чём же они говорят? — спросил Скима. — Я вижу, что ты знаешь о них всё. Как и обо мне. Переведи мне. Или скомандуй им говорить на языке, который я понимаю. Прикажи им, своим обезьянам». Он мрачно улыбнулся. «Ты и правда поверил, где-то на середине твоего путешествия, что постоялец из “Розенгартена” стал таким маленьким, что смог сесть на гуся и убежать за границу? — спросил Он, и под его сапогами всё темнее и темнее становилась лужа от принесённого на ребристых подошвах снега. — Но скажи мне, Скима, почему ты не решился посмотреть на историю постояльца с другой стороны?» «О чём ты?» «Что, если это не постоялец уцелел после полёта, оставив себе на память перо? А гусь стал человеком — и последнее перо, которое напоминало ему о его птичьем происхождении, сохранил в качестве талисмана?» Скима скривился, пальцы ухватились за привычное место, отыскивая на лице бородку. Но это был уже не Скима. Совсем другой человек, с чужим именем и чужими ошибками, стоял сейчас посреди книжного магазина, где не было ни одной книги на понятном ему языке. «Седых, — сказал Скима. — Надеюсь, мы уже близко?» «Ты совсем не пьёшь, — покачал головой Он и опустил капюшон. — Хорошо, пойдём. Нас ждут». Они снова вышли на мороз и долго, бесконечно долго шагали вдоль каменной стены. Перешли улицу — испорченный светофор отчаянно и эпилептически мигал, словно сигналя: не дай обвести себя вокруг пальца, Скима. А потом был трамвай — и Скима задумчиво смотрел на оконное стекло: чужое тёплое дыхание оставило на нём там и сям круглые просветы. Этот многоокий трамвай с лязгом пронёс их по хрустальному городу — и Скиме всё меньше нравились привезённые им из дальних, таких далёких, теперь уже почти несуществующих стран слова. Улица Седых была узкая, заставленная высокими современными домами. Он объяснил Скиме, что когда-то здесь был большой тенистый сквер, и на берегу канала загорали люди, а с моста дети бросали в зелёную, застывшую воду щепки и бумажки. Но городу не хватало места. Как и каждый город, этот тоже требовал себе всё больше пространства — чтобы победоносно заполнить его и оглушить материей пустой пейзаж. «А вот здесь стоял камень», — устало сказал Он и прислонился к железному ограждению. Здесь. В том самом месте, где аккуратно подметённый асфальт упирался в стену. Скима поднял голову — из окна дома прямо над ним высунулась голова и тупо уставилась на шумную улицу. «Что ты будешь со всем этим делать, Скима?» Терезиус Скима ощупал стену руками. Он думал, что голова там, наверху, совсем близко, как-то отреагирует на эти прикосновения, — но голова всё так же продолжала изучать знакомую ей до мелочей шумную улицу. «Седых, Скима. Се-дых. Сиадычштрассе. То место, в которое ты так стремился попасть». Скима улыбнулся и расстегнул куртку. «Седых. Вода ушла. Камень был вырван из земли, как зуб. Что ты будешь делать, Скима?» «Читать». «Читать? Что? Старые книги?» «Покопаюсь в старых сетях, — сказал Скима. — Вдруг там что-нибудь застряло». Он словно ждал этого вопроса — достал серый, разбитый планшет и передал его Скиме. «Надеюсь, здесь ты найдёшь то, что тебе нужно». Перед глазами Скимы пестрел полосками архаического шрифта архив старейшего городского сайта. «Кто ты?» — спросил Скима, не поднимая глаз. «Это не важно. Читай. Ты же этого хотел. Нас ждут». …Терезиус Скима находит год. Терезиус Скима находит день. И вот уже, словно подземный грот, Ему открывается место, где В землю однажды вонзился лом. Огромный камень корням назло Дрожит и вываливается из гнезда. «Ну всё, братва, валуну пизда!» — Кричит из кабины бульдозерист. Под камнем — банка, разбитая вздрызг. Es lebe mein Reich, расцветай, мой Минск! Бумажки в банке. «На, прочитай!» О случае этом напишет тутбай. «Найдена капсула времени». Тридцать минут обсуждает страна Новость, а дальше другая нужна. Вот адрес того, кто забрал домой Бумажку из банки. Здоровый, живой, Слегка поседел, женился, в кредит Хату купили. Ребёнок спит. Зачем нарушать этот мёртвый покой? Войдём через стены, Терезиус, стой. В тёмной кладовке, под пачкой газет, В истрёпанной папке с клеймом «Педсовет» Вчетверо сложено грубой рукой Письмо, на котором кривою строкой Вьются слова. Не смогли прочитать Их ни журналист, ни историк, ни зять, Дочка учила английский пять лет, Но и она говорит: «Это бред». Найдена капсула времени. «Странно, — читал Терезиус Скима, сидя в номере отеля “40 лет Победы” и постоянно заглядывая в бальбута-английский словарь. Словарь лежал справа, а слева — этот старый, с загнутыми краями, чудом уцелевший лист бумаги. — Nekvaj. Удивительно». Его новый знакомый, отвернувшись, прислушивался к уличному шуму и, казалось, не обращал внимания на то, что переводил Скима. Ну и чёрт с тобой, подумал Терезиус и начал читать письмо сначала, поминутно косясь в словарь. «Дорогие потом» (зачёркнуто). «Люди бу» (зачёркнуто). Терезиус Скима расправил письмо на столе и прижал его указательным пальцем. «Странно. И голова болит — совсем некстати. Так много хотелось написать, а сейчас, когда я сижу в своей комнате, один (родители отправились в магазин, чтобы купить мне в дорогу консервы — смешные люди, они думают, что в Германии нас не будут кормить) — теперь писать как-то совсем и нечего. Точнее говоря, есть — просто выбрать, что именно я хочу сказать, так трудно. Столько всего хочется доверить этому письму, которое я отправлю в будущее, но что именно важно? А что нет? Я не знаю. Наверное, это как со смертью. Так хочется знать, что обо мне скажут, когда меня уже не будет. Ведь интересно же, что мать скажет, что брат, а что эти, с которыми я должен… Должен вместе. Интересно. А не выйдет. Или так. Или никак. Или живи. |