Онлайн книга «Рай земной»
Вопрос: Кто знал о вашем намерении нелегально перейти границу? Ответ: О моем переходе границы знал Данилевич Ян, который мне советовал жить в СССР. Знал Тадеуш Мадей, знали все мои близкие. Вопрос: Известно ли вам, что ваши товарищи Мадей и Данилевич привлекались дефензивой? Почему они советовали вам поселиться в СССР, а сами почему-то остались тогда в Польше? Ответ: Я этого объяснить не могу. Вопрос: Итак, ваш товарищ Мадей является агентом польской дефензивы и, в свою очередь, завербовал вас. Признаете вы это? Ответ: Меня Мадей не вербовал. Возможно, он и является агентом, я этого не знал. Вопрос: Тадеуш Мадей как агент дефензивы был заинтересован в том, чтобы вы поселились в СССР, о чем вы признали в предыдущих показаниях. Какое задание по шпионской деятельности вы получили от Мадея перед переходом границы в СССР? Ответ: За два месяца до перехода через границу Мадей дал мне письмо к своему знакомому в Минске, в котором он характеризует меня как своего друга и просит устроить меня на работу. Что касается шпионских заданий, то от Мадея я никаких не получал. Вопрос: Состоялась ли явка у знакомого в Минске, куда вас направил с письмом Мадей? Ответ: Письмо у меня было изъято в комендатуре; позднее, находясь в Минске, я по указанному адресу явиться не мог, так как сидел в ДОПРе. Вопрос: Какую шпионскую деятельность вы проводили и как дефензива планировала вас использовать на случай войны с СССР? Ответ: Никакой шпионской деятельностью я не занимался. Возможно, дефензива и рассчитывала меня использовать как резерв на случай войны, но мне об этом ничего не известно, и я на это никогда не пошел бы. — И его тоже тут расстреляли, этого вашего Новака… — Ричард Георгиевич аккуратно ступал на подтаявший снег. — Место здесь было глухое, удобное. На нем была его теплая кепочка, и весь он как будто еще пах Германией, откуда недавно вернулся. Плюша шла рядом. — Тут был небольшой лесок, — остановился, прищурил глаз. — Вырубили в войну. Новый так и не вырос… Только вон борщевик торчит, символ нашей несгибаемости… А я не знал, что вы здесь живете. Плюша показала вязаной перчаткой окошко. Другой рукой придерживала папку с выписками. — Угораздило же вас. Плюша ответила, что привыкли. — Привыкли… — хмыкнул Геворкян. Издали слышались какие-то песни и перекаркивание ворон. «Белые ро-озы… Белые ро-зы…» Хлопнула дверца машины, «Розы» замолкли. Остались только вороны и скрип снега. Плюша вспомнила, что Новак умер в лагере от крупозного воспаления легких. — Всем так писали. У них список был болезней этих, какие писать, если кто-то из родственников, там, присылал запрос. А они все здесь лежат… Не замерзли? Плюша помотала головой: она была одета, как капуста. Они собирались делать в музее выставку, посвященную репрессиям. Один раздел будет посвящен ее полякам. Обойдя поле, они пошли к остановке. Плюша извинилась, что не может пригласить к себе. Они стояли на остановке. Плюша задала вопрос, давно уже в ней сидевший. Зачем надо было уничтожать такое количество людей? — Это было общество ада. А у ада своя логика. Нам, к счастью, недоступная. — Геворкян почти вплотную придвинулся к Плюше. — Теперь главное — взять разрешение на раскопки. Летом будем копать… Плюша кивала и вежливо отодвигалась. Ричард Георгиевич сел в автобус. Плюша не могла решить, помахать ему ладошкой или нет. Решила слегка помахать. По дороге домой думала, успел ли Геворкян это заметить. Разрешения на раскопки так и не дали. На поле собирались строить торгово-развлекательный комплекс с сауной, джекпотом и бильярдом. Геворкян уже даже видел проект. Плюша не забывала дом с кариатидами. Проезжая иногда мимо, поглядывала в заветное окно: пыталась нарисовать себе, что происходило там, за плотными шторами. Замок волшебницы Катажины, в котором томился Карл Семенович, не подавал признаков жизни. Несколько раз Плюша начинала набирать номер, чтобы просто узнать о здоровье… Недонабрав, вешала трубку. Выставка о репрессиях прошла прекрасно. Показали даже по какому-то московскому каналу, в кадр попала Плюшина спина. В музей стали приходить люди, приносить вещи и фотографии репрессированных. Даже из-за границы. Дом с кариатидами молчал. С левого бока дом пережил ремонт и засиял канареечной желтизной: эту часть выкупил какой-то бизнесмен. Кариатид тоже почистили: стали неестественно-белыми. Возле дома парковались иномарки, большие, темные, с колючими бликами на черном лаке. Мамуся вошла в дачный возраст, стала ездить копаться в земле. Своей дачи у них не было, ездила к подругам, помогала им. Возвращалась оттуда с ведром картошки или с георгинами, не влезавшими в вазу, или с травами. Звала с собой Плюшу: развеешься, отдохнешь… Плюша из вежливости съездила один разик. Не развеялась и не отдохнула. Земля, комары, густая крапива — это было всё не ее. По выходным Плюша гуляла по городу или просто по квартире, из одной в комнаты в другую. Устав от такой прогулки, садилась за рукоделие. — Знаешь, кого видела? — Мамуся стояла в коридоре, еще в дачной одежде. — Отгадай-ка… Карла Семеновича! Карл Семенович жил на даче. Чьей? Своей. У него оказалась дача. «Большая» — мамуся раздвинула руки. По соседству с той, на которой мамуся несла трудовую повинность. Профессор подошел к ограде и сказал несколько приветливых слов, пока мамуся вставала со своим радикулитом с грядок и отряхивалась. — О тебе спрашивал… — Мамуся выкладывала из потертой сумки яблоки. — Удивлялся, что ты пропала. Приглашал к себе приехать. У него там молодежь собирается. Плюша глядела на яблоки и молчала. Что она могла сказать? Мамуся выложила все дары природы. — Дача хорошая. Гамак есть. Собака только злая. Справившись с первым приступом удивления, Плюша присела на табурет. Карла Семеновича она представляла тихо умирающим в квартире или, на худой конец, в какой-нибудь высокопоставленной больнице. И тут вдруг на тебе: дача, собака, молодежь какая-то… В следующую пятницу Плюша, сходив в парикмахерскую, отправилась туда с мамусей. В автобусе сильно трясло, читать Пруста, которого Плюша уложила в сумку, не получилось. Приходилось наслаждаться видом за окном и слушать такие же унылые разговоры попутчиков. Мамуся спала рядом, приоткрыв рот. Оставив мамусю ковыряться на грядках, Плюша пошла к соседнему дому. Звонка не было. Плюша стояла, вглядываясь в зелень. Зашуршал дождь, залаяла собака. — Цери! Цери! — послышался знакомый голос со стороны дома. |