Онлайн книга «Рай земной»
— А вы знаете, она, как оказалось, совсем не такая дура. — Геворкян поставил свою тарелку рядом с Плюшиной и отер рот. — Я с ней поговорил… Плюша не сразу поняла, о ком речь. Потом догадалась: польская участница. — Доклад у нее, конечно, ужасный. Но это… Это уже политика. От политики умные люди всегда немного глупеют… У нее на нашем поле дед расстрелян. Помните: Данилевич, переход границы? Ради него на ваш сабантуй и прикатила… Вот, кстати, и она. Чешчь, пани Ядвига! Пани улыбнулась Плюше. Чокнулись за знакомство: «Наздровье!» Плюша выпила минеральную воду. — Я, оказывается, должна уже завтра ехать обратно. — Пани Ядвига поискала глазами, куда поставила бокал. — Так что на это поле поеду сегодня. Даже сейчас. Сговорились ехать втроем. Плюша все равно уже собиралась домой… За пани прислали машину; она села назад и закурила. — Он ушел, когда моя мать только родилась… Обещал передавать им деньги. Наверное, много чего пообещал. Геворкян как крупный мужчина сел впереди. — Мертвое поле, — объяснял водителю. Чтобы не стоять в заторах, водитель вез их окружным путем. Договорились, что Плюша вышлет пани Ядвиге все документы, в которых будет встречаться имя Данилевича. Но все уже, в общем, опубликовано. Вряд ли всплывут какие-то новые, но кто знает? — Кто знает… — повторила пани. Машина остановилась у самого поля. Светило низкое солнце, земля была неподсохшей. — Надо было взять еще другую обувь, — сказала пани Ядвига. Она стояла в лакированных босоножках. — Ступайте там, где старая трава, — советовал сзади Геворкян. — Да, вот так… Вот тут, по нашим расчетам, уже идут захоронения. Они остановились. Плюша осторожно перекрестилась. Геворкян присел на булыжник и завязывал шнурок, пани Ядвига оглядывала поле. Позади чернела машина и курил водитель. Геворкян поднялся: — Когда их привезли… Тут был овраг, не слишком глубокий. В него и сбрасывали. — Всех, кого арестовали? — Почти. Некоторых в лагерь, почти все погибли в лагерях. Ксендза Косовского выпустили перед самой войной, он и успел что-то рассказать одному своему другу. А потом, во время самой войны, пропал. Без вести. Солнце почти село. Пани Ядвига подобрала с земли камешек: «Возьму на память». Сделала несколько снимков. Сфотографировала и Плюшин дом. Плюша сообщила, что она тут живет. — Весело вам, — усмехнулась пани. Они направились назад. Пани Ядвига рассказывала, как в детстве они жили возле старого еврейского кладбища. И как играли на могилах… Подняла правую ногу и поглядела на босоножки: — Ох, запачкалась… Плюша из вежливости пригласила к себе на чашку чая. Но пани торопилась: у нее были сегодня еще какие-то деловые встречи. А Геворкяна она завезет домой по дороге. Пани пожала холодную Плюшину руку и села в машину. Плюша заторопилась домой; не хотелось быть здесь одной в сумерках. — Мадей! — Данилевич! — Старо… Старобыхский… Старобыхский где? Живее… — Чернукович! — Новак! — Ковалевский! — Рипка! — Петренко! — Голембовский! — Все — с вещами! — Куда везут-то?.. — Там скажут! Ну, живее!.. «И они все ближе и ближе подходили к Детскому Иерусалиму. На пути встречалось все меньше взрослых и все больше детей. Дети уже откуда-то знали об Иисусе и его друзьях и криками приветствовали его. А рядом с Иисусом, где прежде шел Иуда, теперь шагал длинноносый мальчик по имени Лазарь, которого Иисус на днях воскресил. Все сбегались, чтобы посмотреть на Лазаря, потрогать его. Только Иуда шагал сбоку и поглядывал на Лазаря без восторга. “Не расстраивайся”, подошел к Иуде Петр. “Я не расстраиваюсь”, отвернулся Иуда. — Все из-за этого несчастного овола… “Забудь! Какая разница, кто сейчас идет рядом с ним? Смотри, какое солнце, какие холмы!” “И солнце дурацкое… и холмы…” Вздохнув, Петр отошел. Иуде стало стыдно за то, что он один шел, не радуясь. Он снова посмотрел на холмы, на солнце, на Иисуса. Попытался улыбнуться. Они остановились у широкого поля. Прозвучал приказ рассаживаться. “Сейчас он повторит свое обычное чудо с хлебами”, — подумал Иуда, но сел со всеми: с утра он съел только пару маслин. И вообще, когда злишься, почему-то сильнее хочется есть. К тому же он собирался подглядеть, как у Иисуса получалось накормить пятью хлебами такую огромную толпу. Тут было какое-то нарушение законов сложения и вычитания, и наверняка у Иисуса где-то были спрятаны еще хлеба, которые он незаметно вытаскивает и дает всем. Прошлый раз Иуда глядел во все глаза, но чем-то отвлекся и упустил самое главное. Закусив губу, стал следить за руками Иисуса… “Держи! — толкнул его в бок рослый Андрей и сунул кусок лепешки”. “Да погоди ты…” Иуда машинально взял и откусил. Хлеб был теплым, как только что из печи. Нет, такой нельзя где-то держать в тайнике, чтобы потом…” “Что, тоже следишь, откуда он его достает?” — усмехнулся Андрей. Иуда поднял на него глаза. “Подвинься-ка… — Андрей сел рядом, дожевал, слизнул крошки с ладони. — Мы тоже поначалу следили. Что, думаешь, сразу поверили? Вон, Фома до сих пор все не верит: “А пусть он мне еще раз покажет… А пусть он даст потрогать…”” Андрей ловко передразнил гадаринский выговор Фомы. Иуда улыбнулся и стал доедать свой кусок. Возле Иисуса поставили корзину, складывать остатки хлебов. Иуда снова повернулся к Андрею, который сидел, обхватив ноги и воткнув подбородок меж коленей. “А как он все-таки это делает?” “Не знаю”, — сощурился Андрей. Пальцем он выковыривал застрявшие меж зубов комочки хлеба и отправлял обратно в рот. “Встаем! — закричали возле Иисуса. — Последний переход!” Толпа поднялась и зашевелилась, поползла пыль. К Иисусу подвели ослика. “Это еще зачем?” — спросил Иуда, но Андрея уже не было рядом; он стоял возле Иисуса и стягивал с себя верхнюю рубашку. То же делал Петр. То же делал и Фаддей… Иуда поспешил к ним, на ходу сдергивая свою. А она все никак не сдергивалась… Спина ослика исчезла под завалом рубашек. Иисус почесал его за ухом, потом ловко закинул ногу и уселся сверху. “Осанна Иисусу, сыну Давидову! — закричал маленький и щуплый Иоанн. — Благословен Грядый во имя Господне!” |