Книга Лабиринты свободы, страница 73 – Юрий Устин

— И куда вы собираетесь направиться? — строгим тоном командующего наконец-то спросил хозяин кабинета.

— Сначала во Францию, а потом, наверно, вернусь на родину, — уточнил Костюшко.

— Какого чёрта, генерал?! — не выдержал всегда спокойный и уравновешенный Вашингтон. — Вы что, получили приглашение от какого-нибудь европейского монарха возглавить его непобедимую армию? Или пришло письмо из Польши, что без вас там просто не могут обойтись? — на повышенных тонах бросал он слова в лицо Костюшко, брызгая слюной.

Таким несдержанным и сердитым Костюшко ещё никогда не видел главнокомандующего. Конечно, он предполагал, что Вашингтону не безразлична его судьба, но только сейчас понял, насколько он беспокоится о его будущем.

— Нет, никто меня не ждёт и никаких приглашений я не получал.

— А как же ваша женитьба, семья, дети, спокойная жизнь землевладельца? — продолжал пытать Вашингтон, уже догадываясь, что ничего из того, что планировал Костюшко во время их последней встречи, у него не получилось.

И тот, играя желваками, подтвердил его догадку.

— С женой и семьёй я пока тоже повременю, — грустно подвёл он итоги своей неудавшейся семейной жизни, и ему вдруг очень захотелось выпить.

Вашингтон понял, что со своими вопросами он, кажется, переборщил. Словно прочитав мысли Костюшко, он подошёл к стоящему в углу небольшому шкафу и достал откуда-то из его внутренностей бутылку вина и два серебряных кубка. Поставив всё это «богатство» на стол, Вашингтон сказал:

— Ну тогда предлагаю отметить ваше убытие и начало новой жизни в Европе. Кстати, а когда вы собираетесь покинуть нас?

— В течение месяца сдам дела и первым кораблём отправлюсь во Францию, — пояснял Костюшко, медленно потягивая вино, наслаждаясь хорошим напитком.

— Жаль, честное слово, жаль. Я-то думал, что Соединённые Штаты стали для вас второй родиной, — откровенничал Вашингтон, слегка захмелев от выпитого на голодный желудок вина.

— И вы не ошиблись. Но судьба у меня здесь не сложилась, а во сне я вижу мать с отцом, родные места детства, — также откровенно отвечал Костюшко. — А здесь я чувствую себя уже ненужным, чужим, что ли.

— Зря вы так... А может, есть ещё что-то, из-за чего ваше возвращение на родину так необходимо? — Вашингтон сделал ещё одну попытку узнать истинную причину такой резкой перемены в жизни Костюшко и, возможно, удержать его от необдуманных решений.

Костюшко поставил на стол пустой кубок, и Вашингтон вновь его наполнил, не забыв сделать то же для себя.

— Знаете, у меня появилась сумасшедшая мысль, которая в последнее время не даёт мне покоя и заставляет меня подолгу ворочаться по ночам.

— Интересно, что это за мысль?

— А что если у меня на родине наш сейм примет свою конституцию, похожую на Конституцию Соединённых Штатов.

— А как же ваш король? И, наконец, как на это посмотрят европейские страны, в том числе Россия? — перечислял Вашингтон причины, по которым идея Костюшко не смогла бы претвориться в жизнь. — Это война, генерал... Такая же или похожая на нашу войну с Англией. Только где эта Англия? А ваша Европа — вот она, родная, вся помещается на небольшой территории моего глобуса.

Вашингтон подтянул к себе стоящий на краю стола глобус и ткнул в него указательным пальцем. Костюшко задумчиво сидел, уставившись в одну точку, и в какой-то момент Вашингтон подумал, что он сейчас вот-вот уговорит этого сумасшедшего генерала одуматься и остаться.

— Поздно. Рубикон перейдён: я своих решений не меняю, — твёрдо произнёс Костюшко и встал, чтобы проститься. — Спасибо вам за всё.

— За что? — удивлённо спросил Вашингтон, явно не желая так быстро прерывать такой душевный разговор.

— За то, что вы есть, и за возможность общаться с вами всё это время. За вашу дружбу и помощь.

Вашингтон был искренне тронут. От нахлынувших чувств и выпитого вина, усиливающего сентиментальность любого человека, у него на глаза навернулись слёзы.

— Бог мой! О чём вы говорите?! Вы столько сделали для этой страны, и если бы вы не уезжали от нас в полную неизвестность, то, может быть, могли сделать и совершить для неё ещё много нужного и достойного.

Костюшко также был тронут этими словами, и у него промелькнула шальная мысль всё вернуть на привычные места и остаться. Но эта мысль была только мгновение, и Костюшко, ничего не добавив к сказанному, протянул на прощание руку.

— Чем я могу быть вам ещё полезен? — спросил, прощаясь, Вашингтон. Ему хотелось в этот момент сделать для Костюшко хоть что-нибудь нужное для него, но он не знал, что ему ещё предложить, кроме хорошего вина.

— Прощайте, — тихо произнёс генерал вместо ответа. — Бог даст, может, ещё свидимся на этом свете.

По-мужски пожав друг другу руки, они расстались. Костюшко вышел из кабинета, а Вашингтон грустно посмотрел на недопитую бутылку вина, потом налил себе остатки в кубок и залпом выпил.

— Ну, с Богом! — пожелал в дорогу Гейтс.

— Пиши, — попросил Грин, думая поддерживать связь с Костюшко даже через океан. Они в душе надеялись, что прощаются друг с другом не навсегда.

Костюшко направлялся в Филадельфию, а оттуда, завершив все свои дела, он собирался из порта Нью-Йорка отплыть во Францию.

За бортом тихо и привычно плескались волны Атлантического океана, а солнце приятно щекотало тёплыми лучами лицо. Костюшко, прикрыв глаза, сидел на корме корабля, плывущего во Францию, а через его веки безуспешно пробовали пробиться солнечные лучики, оставляя в глубине его глаз разноцветные круги.

Костюшко было хорошо и спокойно. Он находился в том приятном состоянии ожидания, когда до цели его прибытия было ещё далеко, а непривычное для него ничегонеделание ему ещё не надоело и даже приносило какое-то удовольствие.

Томаш в первые дни плавания не знал, чем заняться. Он брался помогать матросам выполнять хоть какую-нибудь работу, не требующую особых навыков моряка. За эти качества вся команда корабля приняла его в свою компанию и приглашала на вечерние развлечения в виде танцев на палубе под дудки и барабаны или игр в кости. А по вечерам, когда на судне всё затихало, Томаш с грустью вспоминал Гриппи.