Книга Под русским знаменем, страница 70 – Александр Красницкий

— Экая досада! — говорили наблюдавшие с браиловского берега за стрельбой офицеры. — Батареи не пристрелялись ещё... Уйдёт турка и на этот раз. А какой удобный случай!

— На мортирной батарее — молодой офицер! — послышалось чьё-то замечание.

— Поручик Самойло? Нет! Но смотрите, его батарея работает, как заведённая машина. Да Самойло и не один, с ним поручик Романов...

— Сапёр?

— Да... тот самый, что возводил первую здешнюю батарею. Это он там из любви к искусству упражняется... Но смотрите, смотрите! С «Лютфи» отчаливает шлюпка.

Действительно, от борта корвета отчалила восьмивесельная шлюпка, направлявшаяся к левому берегу Мачинского рукава. Все глаза устремлены были на неё. Шлюпка легко вошла в рукав и скрылась за кустами, росшими на берегу. Вдруг на браиловской стороне реки все вздрогнули. На месте «Лютфи-Джелиля» взвился к небу громадный сноп и тысячи тысяч огненных столбов. Казалось, будто какой-то скрытый под волнами Дуная вулкан внезапно начал своё извержение. Что-то глухо ударило, и раздался будто залп из тысячи орудий. Огненные столбы, вознесясь на высоту, изогнулись циклопическими дугами. Образовалась гигантская огненная воронка, упиравшаяся своей широкой частью в облака. Ещё одно мгновение, и клубы густого чёрного дыма окутали собою Дунай. Когда внезапный дым этот рассеялся, «Лютфи-Джелиля» уже не было. На месте, где он ещё так недавно гордо покачивался, где стоял он на якоре, полоскался в волнах Дуная ярко-красный с белыми полумесяцем и звездой турецкий адмиральский флаг.

Мёртвое молчание воцарилось на всех русских батареях. Молчали ошеломлённые внезапной катастрофой солдатики; инстинктивно при виде этого внезапного ужасного зрелища замер и вышедший на берег любопытный народ. И вдруг молчание было разом нарушено. Вниз, вверх, вдоль, вширь над Дунаем загремело восторженное русское «ура!»... Первая минута ошеломляющей неожиданности прошла; на браиловском берегу поняли, что удачным русским выстрелом был взорван красавец «Лютфи-Джелиль».

Два русских снаряда — граната и бомба, — пущенные из 24-футовой пушки и 6-дюймовой мортиры с батареи № 4, одновременно угодили в трубу «Лютфи-Джелиля» и через неё проникли в машинное отделение; оттуда, надо думать, взрыв сообщился пороховой каюте. Двадцатичетырёхфутовое орудие наводил под руководством поручика Самойло рядовой строевого отдела осадной артиллерии Роман Давидюн, а мортиру под наблюдением подпоручика Романова — его товарищ Иван Помпарь. Роковые для корвета выстрелы раздались одновременно в 3 часа 15 минут. Корвет погиб со всеми своими орудиями, с находившейся на нём казной всей Дунайской флотилии и с 219 членами экипажа.

С «Лютфи-Джелиля» спасся только один матрос, сброшенный взрывом в прибрежные камыши. Его подобрали русские. Когда первые мгновения прошли, всеобщее оцепенение сперва, а затем восторг миновали, к торчавшему из-под воды флагу на всех парах помчались за этим первым трофеем три паровых катера под командой лейтенантов Дубасова, Шестакова ^[33] и мичмана Персина ^[34]. Турки были так ошеломлены внезапной катастрофой с их красавцем-судном, что пропустили русские катера в Мачинский рукав. Они даже выстрела не сделали, когда матросы с катеров снимали флаг с обломка мачты «Лютфи-Джелиля». Турецкие стрелки в Гечете, мониторы в рукаве беспрепятственно пропускали русские судёнышки, обошедшие весь берег в поисках раненых. Удалось найти только одного. От него узнали, что с «Лютфи-Джелиля» всего за несколько минут до катастрофы сошёл командовавший Дунайской флотилией вице-адмирал Буюк-паша-Джевал... Несчастный матрос был страшно обожжён и только в русском госпитале пришёл в себя. Радость в Браилове не имела пределов. Молодцам-наводчикам сейчас же на берегу жители собрали одиннадцать червонцев. Особая депутация от браиловцев явилась благодарить русских офицеров и просила принять чествование трапезой, приготовленной и городском клубе.

Первые выстрелы в этой великой войне были сделаны, первые победы одержаны, теперь явились и первые герои...

На городской площади возле храма всюду видны были небольшие группы людей. Большинство из них оживлённо беседовали. Слышались то отдельные восклицания, то плавная речь. Говорившие казались возбуждёнными чем-то.

— Чудное говорил сегодня отец протопоп! — отчеканивая каждое слово, заметил высокий худощавый старик. — Давно уже мы ничего подобного не слыхали от него.

— Вдохновился отец Пётр, — ответил ему другой, тоже уже пожилой господин. — Заметили вы, Фома Фомич, что у него слёзы на глазах показались, когда он заговорил о крестовых походах и сравнивал с ними эту теперешнюю войну...

— Меткое сравнение! Очень меткое! — согласился Фома Фомич. — Вам, Андрей Ильич, как историку, оно должно было показаться особенно удачным. В самом деле, не то же ли воодушевление господствует теперь в народе, как и в то время, когда Пётр Амьенский и Валь тёр Голяк подняли в первый раз Европу на неверных?

— Да, да! Тот же пыл, то же воодушевление... Отцам же жаль идущих на смерть детей...

— А дети, — подхватил Фома Фомич, — не жалеют своих молодых жизней ради дела, которое они считают святым... Вспомните, Андрей Ильич, Рождественцева... Такой чудо-мальчик, лучший ученик гимназии... И что же?

— Бросил всё и ушёл простым солдатом в войско... Кстати, что с ним?

Фома Фомич Лукомцев и Андрей Ильич Поспелов были учителя местной гимназии. Город же Энск был родиной Сергея Рождественцева. В этот праздничный день настоятель собора отец Пётр Гранитов, воспользовавшись пришедшим известием о взрыве под Браиловым турецкого броненосца «Лютфи-Джелиля», произнёс за литургией слово, в котором высказал свои мысли о значении начавшейся войны и сравнил её с крестовыми по ходами, когда воодушевлённая пламенной проповедью аскета вся Европа, как один человек, поднялась против сарацин, владевших Палестиной и «державших в плену» Гроб Господень.

— И теперь, как в те далёкие времена, — говорил отец Пётр, — поднялся русский народ на защиту угнетённых своих братий по крови и святой вере православной. Нет, правда, знака на раменах христолюбивых воинов наших, ярко говорящего об их чувствах. Но зачем внешние знаки, когда крест, великий символ братской любви и христианской победы над злом, глубоко запечатлелся в сердце каждого русского воина? На великую жертву пошли русские солдаты. Нет более любви той, если кто положил душу свою за други своя. И понесло русское воинство великую свою любовь... пошло оно, дабы кровью своей запечатлеть любовь свою. Но они, наши христолюбивые воины, — там, у берегов далёкого Дуная. Мы же здесь, в недрах нашей Руси, должны также ратовать против врага, как ратуют против него они там. Мы здесь должны облегчить им подвиг их. Они, страждущие и обременённые, да знают о том, что бьются любовью к ним сердца всей России и нет русского, который не возносил бы за них свои молитвы перед Создателем о спасении их, о сохранении и облегчении и даровании им на врага одоления. Милостив Творец-Вседержитель, услышит и снизойдёт Он на смиренные молитвы наши, и дарует Он победы благоверному Императору нашему Александру Николаевичу. Помолимся же, братья и сёстры во Христе, о ниспослании свыше на супостата одоления христолюбивым воинам нашим.