Книга Новая Ева , страница 77 – Джованна Флетчер, Том Флетчер

Мое признание не производит впечатления. Вивиан смотрит на меня с презрением.

– Спи, Ева. Отдыхай. Я вернусь позже, – говорит она, поглядывая на дверь. Очевидно, ее ждут в другом месте. – Закрывай глаза.

Я делаю, как велено, испытывая облегчение от того, что она уходит.

– Где Вивиан? – Чуть ли не в следующее мгновение рыжеволосая голова просовывается в дверь, и мать Кимберли оглядывается вокруг.

– Только что ушла.

– Должно быть, разминулись. Хорошо, – говорит она с видимым облегчением и заходит. Румяная, круглолицая, она смотрит на меня, прижимая руки к груди. – Как ты себя чувствуешь?

– Отлично.

Она подходит к кровати и нежно поглаживает мою руку. – Правда? Ты заставила нас поволноваться, когда сбежала, никому ничего не сказав.

– Простите.

– Не стоит, – успокаивает она, крепко сжимая мою руку.

– Можешь оказать мне услугу? – прошу я.

– Да, конечно.

– Принеси мне что-нибудь из одежды, посимпатичнее. Я больше не могу валяться в этом халате. Он напоминает мне об… – Я вздыхаю, не в силах договорить. – Просто думаю, мне будет уютнее в чем-то другом.

– О, моя миленькая. Я мигом.

Как только за ней закрывается дверь, я медленно сажусь на кровати. Голова кружится, но я зажмуриваюсь, пытаясь обрести равновесие. Тело – как сплошной болезненный синяк, но мне некогда оценивать свое состояние. Спасибо хоть, что лечат.

Я подхожу к двери и осторожно поворачиваю ручку, стараясь не шуметь. Оглядываясь вокруг, я вижу, как мать Кимберли направляется к лифтам, а больше в коридоре ни души. Я рада, что нахожусь на том же этаже, в уже знакомом мне коридоре. Я знаю, куда идти.

Бесшумно ступая босыми ногами, я преодолеваю полсотни метров и подхожу к нужной двери. Она заперта – что неудивительно, ведь там создают человеческую жизнь. Возможно, новую спасительницу человечества, которая так же, как я, купится на эту ложь.

От этой мысли становится не по себе.

Я что есть силы барабаню в широкую металлическую дверь. Мышцы и кости не выдерживают такого насилия, и у меня вырывается крик агонии.

Хромированная ручка опускается со скрипом, дверь распахивается, и передо мной – знакомое лицо.

– Ева? – Доктор Рэнкин хмурится, глядя мне в глаза – что редко бывает. – Тебе что-нибудь нужно?

У нее за спиной звонит телефон. Она поворачивается на звук, и вопрос повисает на ее губах.

Времени нет, отчетливо понимаю я.

Я врываюсь внутрь, случайно сбиваю ее с ног, морщась, когда она ударяется бедром об угол низкого шкафа и вскрикивает от боли.

Моя первая мысль – подойти к ней, проверить, не слишком ли она пострадала, но мой взгляд уже прикован к другому объекту, и тело сковывает ужасом. Передо мной большое, холодное, безжизненное, стерильное помещение с бесконечными рядами научного оборудования и рабочими столами, заставленными аппаратурой и приборами. Впрочем, большее потрясение, смешанное с отвращением, я испытываю при виде пробирок, банок и стеклянных контейнеров, заполненных жидкостью. Ее зеленоватый оттенок отбрасывает жутковатые полосы света на холодный пол. Но от чего я не могу оторвать глаз, так это от содержимого банок – результатов их экспериментов, безжизненно болтающихся внутри. Сквозь пелену слез я читаю одну из этикеток, приклеенных к стеклянной поверхности. Она датирована – дважды.

Сердце замирает, когда я осознаю, что это за даты, что они означают. Они не оставляют сомнений в том, что в какой-то момент эти создания были живыми. Легкие наполнялись, сердца бились, но теперь они не более чем измученные души за стеклом, в которое замурованы вместе со своими братьями.

Я хочу поговорить с доктором Рэнкин, надеясь получить какие-то ответы, но не могу сосредоточиться, когда меня со всех сторон окружают эти плоды неудач, свидетельства надругательства над человеческой жизнью, показывающие степень вмешательства в работу природы. Судя по всему, исследования были поставлены на поток и длились десятилетиями.

Здесь никто и не помышляет о том, чтобы довериться матери-природе или богам. Здесь царствует экспериментальная наука – наука, которая постоянно ошибается.

– Чем вы тут занимаетесь? – Разъяренная, я поворачиваюсь к доктору Рэнкин. Очевидно, застигнутая врасплох моей реакцией, она пятится назад, потирая ушибленное бедро и мотая головой в вызывающем молчании.

– Говорите!

– Мы делаем все возможное, чтобы продлить жизнь, Ева. Ты это знаешь, – говорит она, стискивая челюсти в попытке вернуть самообладание.

– Со мной. Вы делали это со мной. – Я думаю о том, сколько раз они выскребали мои внутренности и совали в меня иголки.

– Ну, да.

– Что это? – требую я ответа, кивая на банки и пробирки. – Наука и раньше подводила нас. Десятилетия были потрачены на тестирование, скрининг и манипуляции, и все безрезультатно. Вы ошибаетесь раз за разом. Неужели ничему не научились?

– Нам нужно, чтобы ты родила девочку, – резко отвечает она. – Мы изучаем возможности исключения переменных.

– Как?

– В смысле?

– Как вы это делаете?

Она оглядывает лабораторию.

– Творите и убиваете, – отвечаю я за нее, входя в раж.

– Радуйся, что ты не участвуешь в эксперименте.

– Но ведь я уже являюсь его частью, не так ли? «Кость от костей моих и плоть от плоти моей…» ^[12] – цитирую я, приближаясь к ней, исполненная презрения.

Она ничего не отрицает.

– Никто и не собирался проводить церемонию Возрождения, не так ли? – Слова обретают смысл, когда я произношу их вслух. – На самом деле целью являются только эти эксперименты.

– Мне не следовало… Я не могу…

Еще одна ложь.

Прежде чем я успеваю остановить ее, она тянется к надрывающемуся телефону и прикладывает трубку к уху. – Она здесь, – шипит доктор. – Быстрее.

Раздумывать некогда, надо действовать. Я хватаю металлический огнетушитель и обрушиваю его на замок двери, ломая механизм, в надежде выиграть хоть несколько минут. Потом берусь за рабочие столы с их содержимым. Стеклянные контейнеры опрокидываются и разбиваются вдребезги, лязгает металлическое оборудование, трещит и крошится дерево. Аппаратура с оглушительным шумом падает на пол, что наполняет меня убежденностью и яростью, толкая к следующему шагу на пути разрушения. Я хочу, чтобы от всего этого не осталось и следа. Нельзя допустить, чтобы они возомнили себя богами и решали, кому жить, а кому умереть.