Книга Мисс Подземка, страница 38 – Дэвид Духовны

– Видимо, мне тоже неловко. – Он улыбнулся.

От желания и предвкушения у нее закружилась голова.

– Ох, батюшки, вот те на, тебе-то и впрямь неловко.

– Не уверен, что мне вообще когда-либо бывало так неловко.

– Экий ты неловкий парень.

Теперь уже он выключил свет.

– Спасибо, – сказала она. – Мне за сорок.

– Я уже понял. Мне тоже. Тебе сорок с чем?

– Тридцать восемь.

– Едва-едва за сорок.

– Давай оставим эту тему?

– Можешь оставаться тридцативосьмилетней сколько влезет.

Его рот вновь нашел ее губы. Она ощутила, как раскрывается во тьме навстречу некоей синестезии: не совсем осознавала, где заканчиваются ее губы и начинаются его, что тут его тело, его удовольствие, а что – ее. Все казалось всеблагим безумием, сном наяву.

Снимая платье с ее плеч, он стряс ткань вниз по ее телу, а не стянул через голову, для этого ему пришлось преклонить колени, а когда платье пало грудой к ее ногам, он остался стоять на коленях.

Ей сделалось одиноко – пока его губы не соприкоснулись тихонько с ее животом, руки не взяли за задницу и не потянули трусики вниз, туда же, где легло платье, – к ее ногам, в накопление доказательств, как пророчество.

Эмер прикинула, достаточно ли она занималась последнее время физкультурой, но тут же велела себе заткнуться и получать удовольствие. Язык Кона затрепетал у ее пупа, приятно, пусть Эмер и забеспокоилась, не свалялся ли там пух; впрочем, не успела она пошутить, Кон продолжил путь на юг, до последней станции на этой ветке. Он стоял на коленях перед ней, словно она – некая богиня, и от молитвы его языка она ощущала себя божественной. Как же давно этого не было, как же, нахер, давно. Эмер чуть не плакала.

– О боже, – произнесла она, – о боже.

Не сейчас. Нельзя поддаваться пока. Она опять включила свет. Он прервал молитву на миг и поднял взгляд. В его глазах она увидела, что он полностью осознает потешность своего положения у ее ног, и оценила это по достоинству.

– Неловко, – повторила она.

– Я знаю, – пробормотал он, – мы это уже обсудили.

– Просто хотела глянуть, как ты смотришься с бородой. – Тут они оба расхохотались.

Смеясь, он встал и снял рубашку. Она с облегчением увидела, что и он не в лучшей форме. Жирным не был, но и к спортзальным нарциссам не относился.

– Разглядываешь тупак-Шакур? ^[146] – уточнил он.

– Няма-няма, – отозвалась она.

– Няма-няма?

– Понятия не имею, откуда это взялось. Кажется, моя мама так говорила, когда на экране возникал капитан Кёрк из старого “Звездного пути”.

– Вот это, – рявкнул он, подражая знаменитому отрывистому, дерганому стилю речи Уильяма Шетнера ^[147], – самое. Сексуальное. Из всего. Что я. Когда-нибудь… слышал. – Он вновь поцеловал ее – глубоко и тщательно, и Эмер показалось, что у нее сейчас вскроется голова. У квартиры снесло крышу, и стало видно звезды. Одним движением он снял штаны и трусы.

– Ловко, – сказала она.

– Дома репетирую.

– Устраивайся поудобнее.

– С удовольствием.

Эмер подумалось, что они прямо-таки комический тандем, но не понимала, кто из них пишет текст. И к тому же они словно менялись ролями: в одном скетче он был простаком, она – паяцем, а следом наоборот. От этого голова шла кру́гом и сбивало с ног – так, что лучше не бывает. Он потянулся выключить ради нее свет, и на этот раз уже поменялись ролями: она его остановила. Член у Кона полностью встал, красивый, настойчивый, он вроде как показывал на что-то интересное в небе. Эмер взялась за него – будто пожимая руку чужаку. Приятно познакомиться, любезный сударь.

Ей вспомнилось занятие в колледже, и не какое-нибудь, а по Милтону и его искушению Евы в “Потерянном рае”. Что ж, не слишком-то и странно, если вдуматься. А еще она вспомнила, что искушение Евы змием началось с его языка, со слов, и далее установилась непрерывная связь, сперва речевая, а затем половая. Именно связь привела к падению Евы, она ее сделала человеком. Связь. И Эмер этой ночью вновь проходила путь к человечности.

– Мне пока надоело болтать, – сказала она. – Веди меня в постель.

Ему хватило мужества сделать, как велено.

Так закончилась речевая часть программы того вечера. Оттуда и далее связь сделалась физической и безмолвной, пусть и перемежавшейся многими стонами. Любовью они занимались, как давно женатая пара, по-прежнему влюбленная. Словно это старая импровизация. Пылкая, но умелая. То, что было правдой в первом поцелуе, оказалось правдой во всем том, как они касались друг дружки, будто оба поднаторели во взаимном искусстве. Как такое возможно? Эмер бросила задавать вопросы: ответы, пусть и зачаточные, были очевидны, и она той ночью с удовольствием оставила их непроизнесенными.

Когда все у них завершилось, Эмер все еще не насытилась, но хотела поспать. Спать с ним она боялась, боялась, что тело ее станет исторгать звуки и запахи, пока она без сознания, и его это отвратит. Хотелось уйти в некий глухой биологический отказ. Он сказал:

– Я плохо засыпаю.

– А я нет. И снятся мне безумные сны.

– Хочешь, я останусь?

– А ты хочешь остаться?

– Конечно.

Оба опасались показаться другому оскорбительными – близость их случилась так быстро и яростно, что ощущалась едва ли не стыдной и неожиданной, а значит – подозрительной. Эмер осознала, что хочет либо чтобы он остался навсегда, либо чтобы убрался немедленно, и ни ту ни другую мысль она не собиралась произносить вслух никогда.

– Можешь сделать одолжение, раз так? – спросил он.

– Наверное.

– Можешь меня убаюкать?

– Убаюкать?

– Оно помогает.

– Я толком песен-то не знаю.

– Не знаешь песен? Не может такого быть. Нет таких людей, кто не знает песен.

– Знаю “Кашмир”, на уке.

– Зеппелиновский “Кашмир”? ^[148] А я-то тебя определил как девушку-“депешистку”.