Книга Право на месть, страница 5 – Сара Пинборо

– Не понимаю, почему бы тебе не рискнуть.

– А ты можешь себе представить реакцию Пенни? Путать дело с удовольствием. И вообще, просто – нет.

Мэрилин задумчиво смотрит на меня. Не реже раза в год вопрос о том, что мне нужен мужчина, ставится серьезно, а в остальные месяцы подруга просто приправляет наши разговоры этой темой. Неужели она опять выступит с прощупывающей нотацией? К счастью, нет. Вместо этого она поднимает бокал:

– За тебя. И прими мои поздравления!

Мы чокаемся и потягиваем наши пузырьки. Мне нравится вкус во рту. Я предпочитаю выпить за ланчем, потому что это всегда один бокал.

– Да, пока не забыла. – Мэрилин наклоняет голову и роется в своей немалых размеров сумке. – У меня тут есть кое-что для Авы. – Она вытаскивает маленький подарок в обертке. – От меня и Ричарда. Боже мой, не могу поверить, что ей шестнадцать. И куда ушли все эти годы? Если ей шестнадцать, то сколько тогда нам?

– Мы старухи, – улыбаюсь я, приложившись к бокалу.

Я беру подарок, засовываю его в свою сумочку. С Мэрилин повезло не только мне, но и Аве.

Я не завтракала, потому что нервничала, а теперь, хотя едва ли выпила полбокала, у меня закружилась голова. Напряжение в плечах спало. Я смотрю на Мэрилин и вижу по ее лицу, чтó грядет. Я слишком рано решила, будто на сегодня она оставила меня в покое.

– От отца Авы – ничего?

– Нет. – Я ощетиниваюсь, хотя Мэрилин и спрашивает осторожно. Тихонько. Она знает, как это проходит. Еще один разговор, который, на мой взгляд, возникает слишком уж часто. – Да я и не жду ничего. – Мне нужно сменить тему. – Ты мне скажи, как ты? Ты вчера была какая-то уставшая, что ли. Немного не в своей тарелке. Все в порядке?

– Голова болела. А так ничего. Ты знаешь – у меня иногда случаются головные боли.

Мэрилин смотрит на официантку, направляющуюся к нам с едой. Она избегает моего взгляда? За последние несколько месяцев у нее это не первый приступ головной боли.

– Может, тебе стоит сходить к доктору?

– А тебе, может, стоит сходить на свидание с мистером Мэннингом?

Я бросаю на нее злой взгляд.

– Хорошо, хорошо. Извини. Но Ава почти выросла. Тебе нужно снова стать женщиной.

– Мы не можем забыть об этом и поговорить о том, какая я блестящая?

Пытаюсь смягчить атмосферу и чувствую облегчение, когда нам приносят сэндвичи с чипсами, – еда отвлекает. Как я могу рассказать что-нибудь Мэрилин? Она знает, что это был никакой не партнер на одну ночь, как я соврала Аве, но правды она тоже не знает. Всей правды. Она бы не поняла. Она живет как в коконе – замечательный муж, хорошая работа, счастливая, красивая Мэрилин. Если бы я сказала ей, она бы стала смотреть на меня совсем другими глазами. Поймите меня правильно. Я бы хотела ей сказать. Мне даже снилось, как я ей все рассказываю. Иногда слова готовы сорваться у меня с языка, мне хочется выложить все, но мне приходится глотать их, как желчь. Я не могу это сделать. Не могу.

Я знаю, как распространяются слухи. Они загораются и переносятся от человека к человеку, как пожар.

Не могу рисковать быть обнаруженной.

5

Ава

Когда мы добрались до дома, дождь почти кончился, но куртка на мне мокрая, потому что я попала под ливень, когда бежала до машины, и я тихо ставлю ногу на асфальт, изображая, будто замерзла сильнее, чем на самом деле, чтобы скрыть мое нетерпение.

– Можем посмотреть кино, если хочешь, – говорит мама, выходя из машины. – Еще рано.

– У меня предэкзаменационная подготовка.

Сейчас всего семь, но мне нужно поскорее в уединение моей спальни. У нее разочарованное выражение, но она же сама все время твердит мне об экзаменах. От этого чувство вины у меня в желудке никуда не уходит. Мы прежде постоянно устраивались на диване с мисками попкорна из микроволновки и допоздна смотрели кино. Мне нравились эти наши вечера. Мне они и сейчас нравятся. Но жизнь теперь стала сложнее. Он ждет. Я должна поговорить с ним. Иногда мне кажется, что я умру, если не поговорю.

– Вот идиотка! – вдруг говорит мама со стоном. – Забыла купить миссис Голдман еду. Нужно съездить в маленький «Сейнсберис» ^[3]. Побудешь одна? Я вернусь через десять минут. А хочешь – можешь со мной.

Мое раздражение нарастает, и я предпочитаю его грызущему чувству вины за трещины в наших отношениях. Каждый раз, уходя куда-нибудь, она спрашивает у меня вот это. Каждый раз. Что, по ее мнению, может случиться? Я засуну палец в розетку, пока ее нет?

– Мне уже шестнадцать! – рявкаю я. – Пора перестать относиться ко мне как к ребенку.

– Извини, извини…

Мама слишком спешит, чтобы обижаться, и меня это устраивает. Я ведь не хочу расстраивать ее. И вообще мне не нравится ее расстраивать, но она в последнее время такая приставучая, она не может больше контролировать каждый мой шаг, как когда я была маленькой. Наша пицца не стала кошмаром, и я знаю: мама пыталась сделать так, чтобы мне было хорошо, но все ее вопросы такие слащавые, такие назойливые, такие докучливые. Она хочет все время знать все обо мне, а я теперь почему-то не могу ей сказать все. Не хочу говорить. Каждый раз, когда я решаю поговорить с ней о чем-то – типа Кортни или там секса, – у меня все это вязнет на языке и настроение портится. Все меняется. Мне необходимо собственное пространство. И теперь больше, чем обычно.

Но все же мама сделала мне классные подарки. Айпад-мини и герметичный плейер МР3, гораздо более дорогой, чем тот, что я хотела. И ожерелье от Мэрилин мне тоже нравится – толстый серебряный завиток с темно-фиолетовым стеклышком посредине. Оно такое массивное, классное и идеально мне походит. Иногда мне хочется, чтобы мама больше походила на Мэрилин. С ней легко и весело. Если бы характер у мамы был полегче, я бы непременно говорила с ней обо всем. Нет, не обо всем, думаю я, стараясь не нестись по дорожке к дому. Но кое о чем. Об этом я бы не смогла с ней говорить. Она бы рехнулась.

«Хочешь сегодня поболтать, новорожденная? У меня будет часик свободный, если ты там не развлекаешься». Послание в «Фейсбуке» пришло, перед тем как нам подали пудинг, когда я проверяла мой телефон в туалете. Я ответила, что поспешу изо всех сил домой, пусть, пожалуйста, подождет. Я не понимала, какой приставучей выгляжу я, отправляя это послание, потому что в нем явственно слышится отчаяние, и меня беспокоит, не превращаюсь ли я в свою мамочку. Но бог ты мой, почему люди не могут установить мессенджер себе на телефон? Будто данные обо всех и без того так или иначе не витают в воздухе. Все, кому меньше двадцати пяти, примирились с этим. Только взрослые думают, будто это кого-то волнует. Какой смысл иметь месседж-сервис, если он у тебя только на стационарном компьютере?

Иной уровень приватности.