Онлайн книга «Поле сражения»
|
– Андрей, гляди – Силин! Не успел Черепахин обернуться, как Грабышев смешно, на полусогнутых ногах подбежал и доложил: – Так точно, Силин. Вот они и стреляли! – Иди! – сказал ему Черепахин, и тот быстренько смылся. – Проходи, Евгений Алексеевич, присаживайся, – не поднимаясь с места, Черепахин указал на свободную чурку. Анна Георгиевна встала и подала Силину руку. Он бережно поцеловал её. – Какими судьбами, Евгений Алексеевич? – Живу в деревне, Анна Георгиевна. В Харагуте. – В Харагуте? А мы как раз туда собираемся. Вот, стали на днёвку. Завтра поедем вместе. – Это надо понимать, что я в плену? – А хотя бы и в плену? – сказал Черепахин. – Андрей! Я разговариваю. Садитесь, Евгений Алексеевич… Грабышев! Грабышев возник как из-под земли. – Накормите гостя. Грабышев кивнул и снова исчез. – Что же вы делаете в Харагуте? Пашете землю, как граф Толстой? – Вроде этого. Живу, Анна Георгиевна. – Помнится, вы когда-то говорили, что Машарин спасает шкуру. Вы что, тоже шкуру спасаете? – Скорей душу. – И это – когда все честные люди продолжают борьбу с большевизмом? – Бесполезную борьбу, Анна Георгиевна. Это уже не борьба, это уже чёрт знает что. Борьбу мы проиграли. Проиграли, имея армию, средства, союзников. – Ты, кажется, тоже воевал против нас в Иркутске? – спросил Черепахин. – Я Колчаку присяги не давал. Я не колчаковский, а русский офицер и воевал за демократическую Россию. А как всё повернулось, ты сам знаешь. Мои убеждения ты тоже знаешь. – Ничего я не знаю. И тебя я знаю только как воздыхателя моей жены, а не как офицера и патриота. – Тебе не терпится расправиться со мной?.. – Прекратите! – крикнула Анна Георгиевна. – Стыдно! Силин с первого взгляда заметил в ней огромную перемену. Эта перемена меньше всего касалась внешности, хотя кавалерийская форма и гладко убранные со лба волосы, завязанные сзади в тугой деревенский узел, и придавали ей выражение злой решимости; главное было другое – некая не допускающая возражений сила её слов, даже не слов, а интонации, с которой она произносила их. Силину не раз приходилось встречаться с людьми, подчиняющими себе других людей легко и просто, без всяких ухищрений. Это были не всегда самые умные и не самые физически сильные особи, как это наблюдается в животном мире. Влечение к Анне Георгиевне мешало ему определить источник её власти и, как большинство влюблённых людей, он наделял её неподдающимися определениям достоинствами. – Ладно, не буду, – ответил Черепахин на окрик Анны Георгиевны. – Это я со зла. На самом деле ты, Евгений Алексеевич, надёжный. В одном логове нам, конечно, не ужиться. Советую тебе организовать свой отряд. – А зачем это мне? – Не прикидывайся дурачком. В настоящее время появилась, может быть, последняя возможность нанести большевикам смертельный удар. – Это какая же? – Народное восстание. Да, да! Большевики научили нас многому, и в первую очередь – опираться на народ. Зимой народ пошёл против нас, и мы проиграли. Понимаешь? К зиме Сибирь будет в наших руках. Россия не получит от нас ни куска хлеба. Пусть дохнут. Польские легионы и армии барона Врангеля с помощью союзников задавят большевиков там. ДВР тоже избавится от бековской заразы. Рогов сообщает, что союзники обещают нам большую помощь. – Боритесь, боритесь… – сказал Силин. – Надейтесь. Я ни во что это не верю. А что касается твоего Рогова, то он элементарный подлец и шпион. – Брось! – Он и меня подговаривал стать американским или французским – по выбору! – шпионом. Не пристрелил я его только потому, что мне абсолютно всё равно, кому он собирается продавать Россию. С таким же успехом он мог бы продавать и луну. Нет, мне с вами не по пути. – С большевиками тебе по пути? – Плевать мне на них. Но бандитом я не буду. Жечь хлеб и убивать тринадцатилетних молокососов – это не по моей части. Справляйся сам… Жаль, Анна Георгиевна, что и вы здесь. Ну, я вам не судья. Наконец Грабышев принёс еду, но есть Силин отказался. – Так что, господа разбойнички, будете меня держать, отпустите или в расход?.. – Погости-и… – протянул Черепахин. – Грабышев! – крикнула Анна Георгиевна. – Позовите сюда этого местного! Через минуту Фимка навытяжку стоял у балагана. – Коня господину прапорщику, – сказала ему Анна Георгиевпа, – поедете вместе. Ты узнаешь там всё и к утру вернёшься. Идите, Евгений Алексеевич. Живите. Силин поднялся, молча, поклонился ей и пошёл за Фимкой, вскинул на плечо незаряженную двустволку. – Пусть живёт, – сказала Анна Георгиевна, когда он уже не мог её слышать. – В крайнем случае можно сообщить в уезд, что он наш агент. Черепахин зло фукнул носом. Всю дорогу Силин старался ехать с Фимкой рядом. Молчали. На въезде в Харагут Фимка велел спешиться и отвёл коней в кусты. – Ну, матри, ваше благородие! Не ровен час… – Щенок, – сказал ему Силин. – Пугай тех, кто пугается. – И пошёл, не оборачиваясь, в деревню. Возле самого своего дома он повстречался с Яковом Сутаковым. Перед жатвой они вместе налаживали лобогрейку в коммуне «Власть труда», что разместилась неподалёку от Харагута, на бывших землях нойона Улаханова. Яков работал в селе молотобойцем и кое-что в кузнечном деле понимал. – Ты, Яша? – окликнул его. – Предупредите своих комсомольцев и всех прочих, что завтра надо ждать налёта бандитов. Хорошо бы и коммунаров предупредить… – Откель знашь? – спросил парень. – В лесу был на охоте. Сорока сказала. Мотря, ревкомовская уборщица, уже сколько раз заглядывала в кабинет Горлова с ведром и мокрой тряпкой в руках не то посмотреть, здесь ли он ещё, не то напомнить, что она тоже человек и ей пора домой. Но Горлов нетерпеливым жестом каждый раз отмахивался: не мешай! Фитиль в лампе уже давно чадил, косо черня верхушку стекла, и от этого калмыцкое лицо Горлова казалось худее и чернее, а глаза делались как будто помягче, побархатней, но резко опущенные уголки тонкогубого рта говорили, что он злой, как нож. Ну, и чёрт с тобой, сиди, – решила Мотря. – Умной человек отдал бы ключ, она бы и утре убралась за милую душу, а энтот нет! Вроде она украдёт у него чё. Кого тут ташшить? Гумаги его паршивые? На неё господа, слава богу, не обижались. А уж у них-то… Она поставила на место ведро, оделась и пошла в дворницкую, где теперь днём и ночью дежурили комсомольцы и где её ждал каждый раз Осип. |