Книга Спастись от опасных мужчин, страница 46 – Сол Лелчек

Это вызвало у меня смех.

– Если ты хочешь застрелить безоружную женщину прямо в зале совещаний совета директоров своей компании, то давай, стреляй. Получатся классные газетные заголовки.

– Дэвид, – сказал Ганн, барабаня пальцами по столу, – театральные эффекты нам тут не нужны. Уберите пистолет.

Охранник немного опустил свой пистолет.

– Вы уверены, сэр?

– Ну, похоже, это не принесет особой пользы ни вам, ни другим, не так ли? – воскликнул Ганн. Он оглядел конференц-зал. – Заседание закрыто.

Остальные двое встали, чтобы уйти. У здоровяка был такой вид, словно ему все еще хочется разобраться со мной собственноручно. Я надеялась, что он этого все-таки не сделает. Ситуация мало-помалу устаканивалась. Охранник уже стоял в дверях.

– Я вам еще нужен, сэр?

Ганн посмотрел на него:

– Я думаю, Дэвид, что если вы и были мне нужны, то минут пять назад, когда она еще находилась в вестибюле. Больше – нет.

Охранник был явно не в восторге. Последние слова Ганна можно было истолковать по-разному. Он вышел из зала, и мы с Ганном остались одни.

– Никки, – сказал Ганн. Его тон был сух.

Сейчас это был совсем другой человек, не тот энергичный бодряк, который пришел в мой книжный магазин с таким видом, будто собирался сделать мне коммерческое предложение на миллион долларов.

– Вы всегда вот так врываетесь к своим нанимателям? Не могу сказать, что это располагающая привычка.

Я пожала плечами, сняла свои ноги в испачканных ботинках со стола и выпрямилась на стуле. Ботинки оставили на гладком дереве грязный след.

– Вы были в моем кабинете. Вот я и подумала, что пора и мне зайти к вам.

– Если не считать того факта, что я вас нанял. Вы работаете на меня.

– В том-то и дело.

Я налила себе стакан ледяной воды из графина.

– Да, я на вас работала. Но больше не работаю. Я пришла сюда, чтобы заявить о своей отставке.

Это удивило его:

– Что? Я заплатил вам немалые деньги, если вы об этом забыли.

– Что верно, то верно. Заплатили.

Я достала из сумки тот самый большой конверт из оберточной бумаги и пододвинула его к Ганну. 20 000 долларов.

– Возвращаю всю сумму до последнего цента. И даже не предъявляю вам счета за понесенные мною расходы.

Он посмотрел на конверт, но не притронулся к нему.

– Вы явились сюда, чтобы сказать, что заканчиваете работу. Почему?

– Вы наняли меня, чтобы я следила за одной женщиной. За Карен Ли.

– Да. Ну и что?

– Карен мертва.

Он отшатнулся:

– Мертва? О чем вы говорите?

Я внимательно следила за реакцией Ганна. Если он что-то и знал, то сумел хорошо это скрыть. На его лице была написана довольно убедительная смесь потрясения и недоумения.

– Это случилось вчера вечером. Ей проломили голову.

– Ее кто-то убил? О чем вы вообще говорите?

– Вы наняли меня следить за определенной женщиной. Эта женщина была убита. Я против кровавых денег и точно больше не буду за ней следить. Увольняюсь.

– Она мертва? – Он выглядел расстроенным. – Вы в этом уверены? Откуда вам это известно?

– Известно, – сказала я, вставая. – А теперь об этом знаете и вы. Я явилась сюда именно за тем, чтобы вам об этом сказать.

– В следующий раз достаточно будет и электронного письма.

У двери я остановилась:

– И еще одна вещь, мистер Ганн.

– Да?

– Не могу сказать, что я хорошо ее знала, но она не заслуживала того, что с нею сделали. У нее, знаете ли, был довольно хреновый конец. Такой бы точно не сгодился для детской сказки.

Теперь Ганн сидел совершенно неподвижно – впервые с тех пор, как я с ним встретилась.

– Что вы хотите этим сказать?

– Она не заслуживала того, что получила в итоге. Но те, кто с ней это сделал, – они заслуживают то, что получат. Вы понимаете, о чем я?

– Нет, – тихо сказал он. – Боюсь, что не понимаю.

– Я ни в чем вас не обвиняю. Во всяком случае, пока. Но погибла женщина.

– Согласен, – сказал Ганн. – Какие бы проблемы она ни вызывала, вы сошли с ума, если думаете, что я хотел, чтобы с ней случилось что-то в этом духе.

– Я мало что знаю о вас, вашей компании или о том, что вам нужно. Но если вам что-то известно о том, как погибла Карен, то следует рассказать мне об этом сейчас.

– Никки, – сказал он. Его глаза были жесткими и пустыми. – У вас усталый вид. Как будто ночью вы не спали. Быть может, вам лучше сейчас поехать домой и поспать. Или даже уехать в отпуск. В это время года на Гавайях хорошо. Пляжи не загромождены туристами. Я даже заплачу – проведите пару недель, плавая с маской и трубкой и гуляя по песку, а счет пошлите мне. Я буду только рад, ведь вы проделали прекрасную работу. – Он подался вперед: – Но вы должны подумать о тех безумных обвинениях, которые вы выдвигаете. Подумайте о том обязательстве о неразглашении, которое вы подписали, и о том, на что вы намекаете, прежде чем вы начнете воплощать в жизнь ваши ни на чем не основанные фантазии о мести.

– Гавайи, – сказала я. – Нет, пока что я останусь в Калифорнии. Можно и здесь походить по песку, причем для этого не нужно садиться ни в какой чертов самолет.

Ганн отодвинул свой стул назад и пожал плечами.

– Берегите себя, Никки, – сказал он.

– Обойдусь как-нибудь.

Я думала о странице, которую мельком заметила в конференц-зале, прежде чем Ганн ее перевернул. Основные пункты, выделенные жирными точками, и сверху дата – 1 НОЯБРЯ, – как будто они пункт за пунктом обсуждали какой-то план действий. Я бы многое отдала, чтобы посмотреть на эту бумагу еще несколько секунд. По дороге к лифту и спускаясь в нем в вестибюль, я не встретила больше никого. Как будто все в здании были заняты настолько, что их словно прибили к письменным столам. В сотый раз за этот день я ощутила, как у меня сосет под ложечкой от прилива ненависти к себе самой за то, что в Мендосино я позволила себе выпустить из виду Карен.

Я не защитила ее. Не спасла. Я приняла ее страх за обыкновенную паранойю и не придала ему значения. А теперь она погибла, и, что еще хуже, я так и не узнала, что именно она намеревалась мне рассказать.

Погибнут люди.

Сейчас усилия всей компании сфокусированы только на одном.

Я не оправдала ее доверия, проигнорировала грозившую ей опасность и теперь ненавидела себя за это. Наихудшая из всех ошибок, которые я только могла совершить, влекла за собой наихудшие последствия. Я ни на что не годилась – всякий раз, когда это было действительно важно людям, которые нуждались во мне, от меня не было никакой пользы.