Онлайн книга «Людоедка»
|
— Когда же я лгал вам, тетушка? — отвечал в свою очередь он вопросом. — Я не обвиняю тебя в этом, но есть, кроме лжи, оскорбляющая близких людей скрытность… Он молчал, потупив взгляд. — Ты молчишь, ты знаешь о чем я говорю, ты несомненно догадываешься, зачем я звала тебя… — Положительно не знаю… Не могу понять, — растерянно произнес он. — Ты лжешь! — с какою-то кричащею нотой в голосе воскликнула Глафира Петровна. — Тетушка! — Ты лжешь, повторяю я… Ты не мог не знать, что я, окруженная моим всеведующим сбродом, конечно, узнаю, одна из первых, твои шашни на Сивцевом Вражке, местности, которая лежит под боком моего дома. — Шашни, какие шашни? — вспыхнул Глеб Алексеевич. — Я иначе не могу и не хочу называть твои отношения к Дарье Ивановой, этой., этой… Генеральша, видимо, искала слов. — Она дочь дворянина, тетушка… Ее отец был сподвижник Петра Великого. — Я не касаюсь ее отца и матери, они оба умерли, чуждые своей дочери, последняя даже прокляла ее. — Она была сумасшедшая… — Это говорит дочка… Другие говорят иное… Говорят, что она убийца своей матери, утверждают, что она изверг рода человеческого, что она непу… — Остановитесь, тетушка, я не могу позволить вам говорить этою… она… моя невеста, — с горячностью прервал ее Глеб Алексеевич. — Невеста… — нервно захохотала Глафира Петровна, — поздравляю… Долго выбирал, хорошо выбрал… — Тетушка… — Ну, дорогой племянничек, едва ли я после этого останусь твоей тетушкой… Подумал ли ты об этом, вводя в наш род, честь которого отличалась вековою чистотою, девушку, чуть ли не с младенчества заклейменную позорными прозвищами толпы и заклейменную по заслугам… — Нельзя так уверенно говорить о личности, которую сами не знаете. — Глас народа — глас Божий!.. — Не считаете ли вы народом сплетников и сплетниц Сивцева Вражка… Это не голос Бога, это голос людской злобы и ненависти… Он произнес эту защитительную фразу с такой убедительною горячностью, что генеральша, по натуре добрая и справедливая женщина, смутилась. — Нет дыму без огня… — уже несколько пониженным голосом сказала генеральша. — Лучше скажите: нет копоти без нагару и таким нагаром всегда, наверно, является злая, подлая сплетня, способная загрязнить самое чистое, самое прекрасное существо, — горячо возразил Глеб Алексеевич. — Ты сумасшедший! Она тебя околдовала! — воскликнула генеральша. — Ничуть, я только ее знаю, а вы нет! — с такой же горячностью отвечал Салтыков. — Но ее поступки… ее жизнь… ее характер… — перебила его Глафира Петровна. — Какие поступки? Какая жизнь? Какой характер? — Но не могут же люди врать с начала до конца? — Могут, и если врут, то всегда, тетушка, с начала до конца… Ложь, кажется, нечто единственное в мире, что не имеет границ. — Так, по-твоему, она совершенство? — насмешливо спросила генеральша. — Совершенство! Зачем? Совершенства нет. Я только утверждаю, что она во всех отношениях достойная девушка. — Дерется на кулачных боях и переряженная в мужское платье с переряженной же дворовой девкой, как угорелая, катается по Москве… И это, по-твоему, неправда, или, быть может, ты этого не знаешь, или же, от тебя я жду теперь всего, ты это одобряешь? — язвительно проговорила Глафира Петровна. — Нет, это сущая правда, я даже познакомился с ней в театре, где она была с дворовой девкой, и обе были переряжены мужчинами, она при выходе затеяла драку, и если бы я не спас ее, ей бы сильно досталось… Я знаю это и, хотя не одобряю, но извиняю… — Вот как… Значит это безграничная, по-твоему, ложь, не совсем ложь? — Ах, тетушка, вы не понимаете! — воскликнул он. — Где уж мне, из ума старуха выжила… Не считает переряженных девок, затевающих драки с уличными головорезами, за порядочных девушек, даже чуть ли не за совершенство! — вспыхнула Глафира Петровна. — Не то, тетушка, не то… — Как не то… А что же? Впрочем, что это я с тобою и на самом деле, старая дура, разговариваю. Тебя надо связать да в сумасшедший дом везти, а я еще его слушаю. — Тетушка!.. — укоризненно произнес он. — Что тетушка, я с твоего рождения тебе тетушка, только не ожидала, что мой племянничек мой дорогой в дуры произведет, — не унималась она. — Да когда же я… — Как когда… Видишь, что выдумал. Я не понимаю приличий, я не судья о том, кто как себя ведет! Да меня вся Москва уважает, от старого до малого, все со мной обо всем советуются, как и когда поступить, а он, видите, выискалася, не понимаете. Завел какую-то шл… — Тетушка, это слишком, я не позволю, она — моя невеста… Глафира Петровна, впрочем, сама спохватилась и, быть может, и не договорила бы рокового слова, теперь же, при взгляде на Глеба Алексеевича, она окончательно смутилась. Он был бледен, как полотно, и дрожал, как в лихорадке. Она лишь вслух выразила свою мысль словом: — Затянула! Наступило довольно продолжительное, неловкое молчание. Его нарушил первый Салтыков. — Тетушка, дорогая тетушка, — начал он, видимо, успокоившись, — выслушайте меня… — Зачем? — Затем, что хотя решение мое жениться на Дарье Николаевне Ивановой бесповоротно, и хотя можно скорее, а пожалуй и лучше, легче для меня, лишить меня жизни, нежели воспрепятствовать этому браку… Он остановился перевести дух. — Вот как! — вставила генеральша. — Да, это так, тетушка; но вы знаете как я люблю вас и уважаю, я вас считаю моей второй матерью, и мне было бы очень тяжело, что именно вы смотрите так на этот брак мой, вообще, на избранную мною девушку в особенности, и даже, пожалуй, не захотите благословить меня к венцу… — Уж это само собою разумеется, я не возьму на свою душу такого греха… — Вот видите, а между тем, грех-то будет совсем в противном, то есть в том, если вы откажетесь исполнить мою просьбу. — Ты окончательно сошел с ума и разговаривать с тобой я больше не желаю… — вдруг встала со своего места Глафира Петровна. — Тетушка! — вскочил в свою очередь Салтыков. — Отныне я тебе не тетушка, и ты мне не племянник… Ты решил бесповоротно, что женишься, я также решила бесповоротно, что этой свадьбе не бывать… Я приму для этого все меры… Предупреждаю тебя… — Но, если бы это вам удалось, это будет моим смертным приговором… — Пусть, лучше смерть, чем бесчестие… Если ты этого не понимаешь — ты не Салтыков!.. |