Онлайн книга «Людоедка»
|
Дарья Николаевна действительно уже вернулась. Она была в хорошем расположении духа и сидела у себя в комнате за столом, на котором раскладывала старые засаленные карты. Карты, видимо, предвещали ей что-то хорошее, и Салтыкова улыбалась. Это случалось очень редко. Фимка, выйдя от барина и узнав от встретившейся ей девушки, что барыня вернулась, прямо направилась к ней. Вошла она нервной походкой, бледная, возбужденная. — Ай, Фимка! Что с тобою? — встретила ее Салтыкова, медленно повернув в ее сторону и держа в руках десятку червей. Фимка не сразу ответила. — Аль язык отнялся, промолви словечко, будь милостива! — пошутила Дарья Николаевна. — Дарья Миколаевна, барин-то у нас кончается… — Что ты! — обрадовалась Салтыкова. — Так за попом… А ты почем знаешь? — после некоторой паузы спросила она. — Была у него сейчас… — А я тебе что приказала?.. Ты моего приказу не слушаешься!.. — вдруг рассвирепела Дарья Николаевна. — Тоже не может он, как собака, один лежать… — Сама идти собиралась… Не дозволила тебе, значит, и не ходи… Какая сердобольная явилась… Не может как собака! Я хочу, значит, пусть и околевает, как пес… — Барыня, плох он… Пожалейте… Фимка залилась слезами… — А тебе, что в том, девка! Какая забота?.. Дарья Николаевна бросила десятку червей в груду других карт и встала. Фимка молчала и плакала. — Не хнычь! Отвечай, что тебе в том, что барин плох!.. Какая забота? — Забота та, барыня… — глухо произнесла Афимья, — что я… люблю… его. — Что-о-о!.. — гаркнула Салтыкова. Любишь?.. Это мужа моего любишь и мне, подлая, в лицо, в глаза, это говоришь!.. — Хоть в глаза, хоть за глаза… Всем скажу… Любила, раньше вас любила… Сердце о нем все изныло, видя, как вы его, на моих глазах, изводите… — А ты должно про кнут позабыла, девка… Так я тебе напомню… Твой же дружок Кузьма тебя на отличку отхлещет. Впрочем, и ему не дам… Сама не поленюсь… — Всегда ждала и жду этого! — дерзко бросила Фимка. — Девка, уймись! — заметила Салтыкова, грозно завертев глазами и хватаясь за свой костыль, с которым не расставалась, и который служил главным орудием ее домашних расправ. Фимка сделала порывистое движение по направлению, где стояла Дарья Николаевна. — Ну, на, бей, душегубица ненасытная! — визгливо, с безумно горевшими глазами крикнула она и остановилась на шаг перед Салтыковой. — Бей, бей… Глеба Алексеевича, барина моего дорогого, убиваешь, убей и меня… Я вся перед тобой тут!.. Салтыкова побагровела, хотела что-то крикнуть, но от сильного озлобления только издала какие-то хриплые звуки, закашлялась, подняла костыль и ударила им Фимку. Промахнувшись, она не попала ей по голове, а по плечу, а быть может она и не метила. Фимка болезненно вскрикнула, но в тоже время вскрикнула и Дарья Николаевна, а через минуту — и стройная Фимка, и грузная — она неимоверно растолстела за время замужества — Салтыкова лежали уже на полу и барахтались, старались ухватить друг друга за горло. В борьбе, видимо, преобладала Фимка. Салтыкова только громко кряхтела и старалась крикнуть, но Афимья зажала ей рот и, наконец, как-то изловчилась и схватила ее за горло. Дарья Николаевна захрипела. Фимка опомнилась, вскочила с полу и выбежала стремглав из комнаты. Салтыкова тоже медленно приподнялась с пола, оправила смятое во время борьбы платье и села за стол. — Ишь, подлая, как рассвирипела… — после некоторого молчания заговорила сама с собой. — Убить ее теперь за это мало. Пора, пора с ней разделаться… Уж и разделаюсь я… Ишь, мерзавка, как любит… За него на меня вскочила, как волчица какая… Убить могла, задушить, опомнилась… А я не опомнюсь… Не опомнюсь я… Доведу тебя, мерзавка, до конца страшного… Дарья Николаевна злорадно улыбнулась. — Чай, теперь как осиновый лист дрожит, боится, не сбежала бы только али над собой чего не сделала… Вот беда будет… Все, придуманное мной, прахом пойдет… А ловко придумано… Надо позвать ее. Салтыкова встала с кресла и дернула за сонетку. На звонок явилась другая горничная. — Фимушку ко мне… — почти с нежностью с голосе сказала Салтыкова и спокойно принялась опять за карты. Горничная вышла, произнеся лаконичное: — Слушаю-с. Фимка, действительно, прибежав в свою комнату, — она как в Москве, так и в Троицком, имела, в качестве приближенной к барыне горничной, отдельное помещение, и оставшись наедине сама с собой, ясно поняла весь ужас своего положения. Ее смертный приговор, — она была уверена в этом, — был подписан. «Что делать? Что делать?» — восстал в ее уме вопрос. «Бежать… — мелькнула в уме ее мысль. — А барин?» Сердце ее болезненно сжалось. Но чем же она могла помочь ему? Живая и мертвая она одинаково бессильна. «Пусть же лучше умру я здесь, около него!» — решила она. Фимка сидела у себя на кровати, беспомощно опустив руки на колени и бессмысленным взглядом глядела в пространство. Она как бы окаменела перед предстоящей ей участью. Ее заставил очнуться оклик горничной, которая приходила на звонок Дарьи Николаевны. — Афимья Тихоновна, а Афимья Тихоновна! — Чего тебе… — Барыня вас к себе требует… — Барыня? — повторила Фимка. — Так точно, звонок давала… — А что с ней? — спросила Фимка. — Да ничего-с… На картах гадают… — На картах… Сейчас иду… Девушка ушла. «Начинается… — мелькнуло в голове Фимки. — Ну, да будь, что будет!» Поправив на себе тоже помятое от борьбы платье и растрепанные волосы, Фимка твердой походкой, на все окончательно решившегося человека, пошла в комнату барыни. Она застала ее спокойно гадающей в карты. — А, это ты, Фимушка… Помиримся, у меня сердце уже отошло. Ну, потрепала ты меня, потрепала я тебя и квиты, — ласково заговорила Дарья Николаевна. Фимка не верила своим ушам, и широко раскрыв глаза, глядела на барыню. Та, между тем, продолжала: — Чай, выросли мы с тобой вместе, Фимушка… Должна я это чувствовать или нет… Не слуга ты мне, а подруга, да и виновата я перед тобой… Невдомек мне, что ты барина так любишь, а ты, поди какая, меня за него чуть не придушила. — Барыня… — могла только и произнести ошеломленная Фимка. — Какая я тебе барыня, коли деремся мы с тобою не хуже подруг-подростков… — Забылась… простите, — прошептала бессвязно Афимья. — Чего тут прощать… Ничего… Уму-разуму меня выучила, я перед Глебушкой действительно виновата… Ох, грехи мои тяжкие… |