Онлайн книга «Узник Двенадцати провинций»
|
И вдруг у меня подкосились ноги. Oudbraz: oud, braz, дословно «старый Браз» на языке Двенадцати провинций. Я повторил эти два слова раз пять или шесть, не меньше. Откуда он здесь взялся? Весь дрожа, я забормотал молитву старому знахарю: – Старый Браз, я не знаю, ты ли это здесь, на карте, или это я заблудился где-то в твоей голове, я ведь даже не знаю, где я… да и не важно… вызволи меня отсюда, вызволи скорее… – Гвен, вам нехорошо? Я сжал ладонями виски, силясь взять себя в руки. Абрахам Стернис встревоженно смотрел на меня, но я должен был знать. – Эта карта, когда она была составлена? – Трудно сказать. Слишком она подпорчена. Но очень старая. – Насколько старая? Десятки лет? Сотни? – Ну, мальчик мой, этого я не знаю. Я не черепаха, чтобы путешествовать назад во времени, как мне заблагорассудится… – Но на нее можно полагаться? Предположим, я хочу доплыть на корабле вот сюда, это возможно? – Возможно ли? Нет, право, не представляю как. – Но море, корабли – это же всё есть, правда? – Конечно, но к чему вы клоните? – Тогда что мешает мне уплыть? – Гвен, дальше моря кракенов уплыть нельзя. Это всем известно. – Хорошо, а по суше? – Не знаю. Поймите, не так просто покинуть территорию Двенадцати провинций… говорят, готовится война, и летучая таможня смотрит в оба… – Но вы, ученый, вы пишете столько писем, кто их доставляет, куда, кому? – Моим друзьям, которым интересно то же, что и мне, черт побери, кому еще, по-вашему, мне посылать письма? – А где ваши друзья? – В Двенадцати провинциях. – Где я могу найти карту поновее? – Насколько я знаю, нигде. Карты есть только в таможне. Доступ к ним запрещен частным лицам. Я удивляюсь, как вам удалось заполучить эту… – Но есть же ваша подзорная труба, звезды, небо, ночь, есть другие края, широкий мир? Он вздохнул и развел руками. Я сорвался на крик: – А таможня, летучая таможня, для чего она? А откуда берутся Заблудшие? Откуда? Вы ничего не знаете! Ничегошеньки! Я выбежал, хлопнув дверью, злой на Абрахама Стерниса, злой на себя, злой на старого Браза. Уже стемнело. Я шел вдоль канала, провожаемый лаем собак, перекликавшихся от двора к двору. Мне вдруг стало ужасно одиноко. Хотелось почувствовать эту девушку в моих объятиях, запустить руку в ее волосы. Назвать ее по имени. Я знал, что не усну этой ночью. Так я и бродил час за часом со сложенной картой под рубашкой. Все тонуло во тьме, я переходил с берега на берег, чувствуя, как прогибаются под моими ногами доски деревянных мостиков. Слышал тихий плеск воды под арками каменных мостов. Я миновал цветочный рынок, потом рыбный с его скользкой мостовой, провонявший тухлой рыбой и оглашаемый воплями пирующих котов. Я вышел на площадь перед дворцом эшевенов [5], где стоял позорный столб. Ночью она опустела, но днем это было излюбленное место прогулок. Горожане специально делали крюк и не брезговали ничем в старании унизить выставленного напоказ осужденного. Брань, плевки, яблочные огрызки. Так люди забавляются. А ведь позорный столб – это здесь наказание из самых легких. За более тяжкие преступления ждет поистине страшная кара. Осужденных увозят на Собачий остров, привязывают к колесу и дубиной ломают им руки и ноги. С корабля, проходя мимо этого острова, можно увидеть десяток таких колес, которые медленно вращаются в нескольких метрах от земли с распятыми на них мучениками, палимыми солнцем и исхлестанными дождем, похожие на букеты ядовитых цветов. Йорн не раз предлагал мне съездить посмотреть на них поближе. «Это тебя закалит», – говорил он. Я всегда отказывался, находя какую-нибудь отговорку. Но я был знаком с человеком, знавшим это место как никто. Он пришел за услугами Вырви-Глаза, а так как был еще и кривобок, попросил меня облегчить его боль. Я пробежался пальцами по его позвоночнику. Напрасный труд. Безнадежно. Искривление было таким давним, что закостенело, вся душа бедняги обвилась вокруг, как будто совесть, став лианой, мало-помалу задушила ствол, служивший ей опорой, и пригнула его к земле. Так он и ушел, понурый, кривой и сгорбленный, не сказав больше ни слова. – Это палач с Собачьего острова, – шепнул мне Вырви-Глаз. – Он мало того, что кривобок, еще и глух. Потому его и выбрали. Криков не слышит, и собаки его не беспокоят. У позорного столба кто-то стонал. Я подошел ближе. Осужденный стоял на коленях на каменном цоколе, ноги были скованы цепью, голова и руки торчали из вертикальной доски, закрепленной на двух опорах. Он тихонько хрипел. Молодой! Примерно мой ровесник. Его мучила жажда. Я побежал к ближайшему каналу, спустился к воде и намочил рубашку. Вернувшись, разжал ему зубы и вложил в рот мокрую ткань. Он жадно всосал воду. Мне пришлось сбегать еще дважды туда и обратно, чтобы мало-мальски утолить его жажду. Я наскоро осмотрел его. Он весь горел. И неудивительно: один глаз у него заплыл, а руки были в прескверном состоянии. Ему надевали наручники, я видел отметины от металлических колец. При таком обращении нельзя не вывихнуть большие пальцы. Я давно никого не врачевал, и мне это было попросту необходимо, ведь сила знахаря как ток – слабеет, если долго не давать ей выхода; так можно и вовсе ее потерять. У меня аж руки зудели до кончиков пальцев. Его большие пальцы раздулись и почти почернели. На левом не было ногтя. Я ощупал их как мог бережно. У мальчишки вырвался стон. – Что ты делаешь? – У тебя пальцы вывихнуты. Он сморщился и снова застонал. – Шутишь? Сам разглядел, глазастый? – Нет, серьезно, я могу их вправить. – Не трогай… и так… больно очень. Проваливай. – Если ничего не сделать, ты не будешь ими владеть. Сейчас я еще могу тебе помочь. Потом, через два-три дня, будет поздно. – Ты кто? – Гвен. Гвен из Варма. Парень приоткрыл здоровый глаз. – Тот знахарь, что работает с Вырви-Глазом? – Точно. Это я. Он сплюнул. – Это твой дружок из таможни их вывернул, наручники мне надел, когда меня арестовали. Сволочь. – Он мне не друг! – Да ну? А я другое слышал. – Ладно, не важно. Если ничего не сделать, руки больше не будут тебе служить. – С какой стати ты будешь мне помогать? – Оставайся так, дело твое. |