Книга Нечаянный роман, страница 47 – Надежда Семенова

– Пахнет винегретом и пирогами, – ответил отец, появляясь в дверях, лицо под повязкой лоснилось от удовольствия, как у нажравшегося сметаны кота.

Теплое Натальино чувство, навеянное ароматами кухни, испарилось без следа. Ну не умеет она готовить, что теперь? Неудивительно, что мама всегда предпочитала Женьку, вот и умение готовить тоже ей передалось. С возвращением сестры в дом вернулось что-то неуловимое, что было в нем раньше и ушло с маминой смертью.

Из-за отцовского плеча выглянуло сморщенное, как чернослив, старушечье лицо. Глаза в дальнозорких очках смотрели на Наталью выцветшими озерцами и казались выпученными от испуга.

– Ваша Женя готовит не хуже Люси, царствие ей небесное, – сказала тетя Валя и перекрестилась.

– Вам спасибо за винегрет, – улыбнулась Женя, – я бы не вспомнила, что масло лучше брать нерафинированное.

Глаза соседки перестали выглядеть испуганными и наполнились влагой.

– Хорошо, что ты вернулась, – сказала она, – теперь всем будет хорошо.

Утвердительно закачалась перевязанная голова отца, привычно опущенные вниз уголки бледных губ дрогнули и сложились в неуверенную улыбку.

Неизвестно откуда взявшаяся ярость опалила Наталье затылок и бросилась в лицо.

– А до этого мы, значит, жили плохо? – спросила она, еле сдерживаясь, чтобы не заорать.

Они стояли напротив нее дружной, недоумевающей группой. Прямой как палка отец, приложившая к уху руку, словно пытаясь угадать неясно сказанные слова, тетя Валя, румяная после готовки Женя.

Губы отца, только что растянутые в улыбке, снова схлопнулись и повисли вниз.

– Что это за истерика? – спросил он. – Как ты себя ведешь?

Кухонный румянец на Женином лице увял, оставив после себя лишь две пылающие красные точки на скулах. Она отвернулась и уставилась в угол.

– Я? – Из Натальиной груди вырвался хриплый, лающий смех.

Женя перестала смотреть в угол. В глубине ее пасмурных серых глаз заплескалось беспокойство.

– Ната?

– Не надо… меня так… называть. – Наталья нащупала в кармане ингалятор и шумно выдохнула.

Голос вырывался из груди с хрипом. Вдалеке, все приближаясь, зазвучали крохотные гулкие колокола.

Наталья хрустнула диском ингалятора и шумно выдохнула в сторону. Второй приступ за день. Такая уж в этом году особенная весна.

– Простыла, что ль? – сказала тетя Валя и поправила сползшие на нос очки.

Внутри Натальи словно сломался барьер. Слезы хлынули потоком, сметая на хрен весь хваленый самоконтроль.

Дышать, как ни странно, стало легче.

Наталья всхлипнула в последний раз и отодвинулась.

Мокрое место на плече обдало холодом, Женя поежилась.

Весенний день угас без следа, уступив место темной, совсем зимней ночи. Тетя Валя ушла домой, отец заперся в спальне.

Они сидели на полу в прихожей. Наталья – прислонившись спиной к стене, вытянув ноги в расстегнутых сапогах. Женя рядом, подогнув ноги, Чук и Гек тактично спрятались под передник.

– Я думала, у тебя все хорошо, – вздохнула Наталья.

– Все уже хорошо, – сказала Женя.

– Как ты себя чувствуешь? – Наталья указала взглядом на Женин живот.

– В пределах возрастной нормы, – грустно пошутила Женя.

– Тетя Валя права, – сказала Наталья, – теперь все наладится. У нас у всех. У тебя, у отца и даже у меня.

– С работой неудачно получилось, – сказала Женя, – как думаешь, позволят по собственному желанию уйти или уволят?

– Я по-тихому уходить не буду, – сказала Наталья, – если что, буду судиться. Мне бояться нечего.

– Ты даже в детстве была бойцом, – улыбнулась Женя, – мама удивлялась, как громко ты орешь, когда голодная.

– Мама… любила тебя… больше, – с усилием сказала Наталья, – я нашла коробку, которую она хранила на память. Там, на антресолях.

Ни одной моей вещи. Все твое.

– Не может быть, – Женя покачала головой, – а что там за вещи? Покажи.

– Не бери в голову, – сказала Наталья, – если бы у меня были дочки, я бы тоже больше любила… тебя.

На Женино плечо легла теплая Натина рука, щеки коснулось дыхание. Приступ кончился, Ната дышала легко, без хрипа. Женя вспомнила, каким тревожным становилось мамино лицо, когда у Наты начинался приступ.

– Твой голос по телефону очень похож на мамин, – сказала Женя, – я когда его услышала, даже растерялась.

– Спасибо. – Улыбка в голосе младшей сестры расцветила темноту теплым, бархатным чувством.

Телефонный звонок ворвался неожиданно, разом разрушив теплую обстановку.

Наталья скинула с ног сапоги и дотянулась до выключателя.

Резкий электрический свет резанул по глазам, вспыхнули золотом багровые обои.

Женя оперлась о стену и с трудом поднялась на ноги. От долгого сидения ломило поясницу, холод поднялся почти до подмышек.

– А… это ты, – сказала в трубку Наталья, – никак «маньяна» наступила. Как отец? Безумно рад видеть внука?

Что-то в голосе сестры заставило Женю вглядеться в нее внимательней. По лицу и шее Натальи бежали нервные красные пятна. Ната оказалась похожей на маму не только голосом, но и манерой нервничать. В детстве считалось, что Ната – папина дочь, а Женя – мамина…

– Что? – сказала Наталья. – Что ты сказала? Как на Кубе? Когда ты уехала?

Краска отхлынула с лица Натальи так быстро, что у Жени захолонуло сердце.

В наступившей тишине стало слышно, как в квартире наверху тонко, пронзительно плакал ребенок.

Щелчок трубки, положенной на рычаг, был таким резким, что у Жени зазвенело в ушах.

– Кто это? Что случилось?

Женя подошла к Наталье и взяла ее руки в свои. Она и не подозревала, что у живого человека могут быть такие ледяные, липкие руки.

Сестра смотрела на нее безумными глазами с крошечными, булавочными зрачками и безмолвно шевелила белыми губами.

– Что? Что ты говоришь?

Щелкнула задвижка в отцовской спальне. Он был уже в пижаме. Добротные серые брюки в узкую синюю полоску. В раскрытом на груди вороте топорщились редкие седые волосы.

– Господи, бабье царство, – сказал он, – то плачут, то кричат. Кто звонил?

В Натальином голосе прорезался звук.

– Ася, – бесцветным голосом сказала она, – звонила Ася.

– Она в России? – спросил отец. – Я всегда знал, что дочь Пилипчука не приживется на пролетарской Кубе.

– Она его бросила, – сказала Наталья.

– Кого бросила? Мужа? – Отец почесал пальцем повязку. – А что в этом удивительного?