Книга Я тебя породил… , страница 7 – Анастасия Валеева

Потом он бессмысленно двинулся в обратном направлении, глядя в пол, то ли рассматривая свои начищенные ботинки, то ли отыскивая изъяны на сером дорогом ковре. Яна невольно глядела туда же и считала за добрый знак хотя бы то, что Дмитрий Германович не велит ей убираться. Что это значило? Хотя бы то, что истина в ее видении на самом деле присутствовала.

Наконец в дверях появилась Люся. Она катила пред собой низенький столик, на котором дымились две маленьких чашки разделенные перламутровой сахарницей и маленьким кувшинчиком, очевидно, со сливками.

Люся смешно двигалась вперед, утопая острыми каблуками в высоко вздымающихся ворсинках ковра. Остановив столик посреди кабинета, она подкатила к нему сначала одно кресло, стоящее в дальнем углу, у окна, потом другое. Усилия бедной Люси, испытывающей явные затруднения, не производили на Незнамова никакого впечатления.

Как только она удалилась, он опустился в одно из кресел, а на противоположное молча указал Милославской. Затем Дмитрий Германович поднял чашку, в которой уже и сахар и сливки были размешаны и заговорил:

— Боюсь, вы правы.

Затем он замолчал и сделал глоток. Яна всыпала в свой кофе пару ложек сахара и, осторожно помешивая, спросила:

— У вас на Нефтебазе были проблемы?

Дмитрий Германович пожал плечами и ответил:

— Да, если это можно так назвать. Мне угрожали.

— Давно? — оживившись, спросила Милославская.

— За месяц до исчезновения Гали.

— Значит, есть зацепка! — с оптимизмом воскликнула гадалка.

Однако Незнамов не поддержал ее энтузиазма и апатично произнес:

— У меня слишком много недоброжелателей, чтобы называть виновником кого-то одного из них…

— Но уг…

— И угрозы в мой адрес сыпются не в первый раз.

— Смею уверить, — осторожно заявила Милославская, — что хотя значение моих видений становится понятным не всегда сразу, бессмысленными они никогда не оказываются.

Незнамов поднялся и быстрыми шагами, приблизившись к радио, отключил его.

— Не спорю, — сказал он гадалке, подняв вверх указательный палец.

Затем он сел на место и стал, к огромному удивлению Милославской, поразительно откровенным.

— Питерское, более влиятельное бюро охраны давно требовало от меня «добровольно» передать нефтебазу под их покровительство.

— Но им-то она зачем? — спросила Яна Борисовна, но тут же поняла, что сморозила глупость. — Ах, да, — следом протянула она, — прибыль-то не копеечная… Черное золото… Ну а вы что? Отказались?

— Хм, — ухмыльнулся Дмитрий Германович, — какой дурак захочет потерять кусок, приносящий ежемесячно 400000 рублей? Вон, — Незнамов обеими руками оттопырил коротенькие волосы у себя на висках, — видите сколько седины я нажил, пока у местных эту кормушку отвоевал!

— Вы стали упрямиться?

Незнамов только пренебрежительно скривил рот.

— Питеру надоело вас уговаривать и посыпались угрозы, — продолжила цепочку предположений Милославская.

Судя по всему, она была права. Дмитрий Германович сдвинул брови, сложил на груди руки и сурово проговорил:

— Я надеюсь, вы понимаете…

— Не переживайте, — поняв его с полуслова, ответила гадалка, — конфиденциальность я вам гарантирую. Это не первое мое дело. Никто еще в обиде не остался.

Незнамов хмыкнул. Видимо, ему, такому властному, показалось смешным это «в обиде», тем более со стороны какой-то там Яны Милославской. Уж на нее-то он бы нашел управу.

Немного помолчав, Дмитрий Германович продолжил:

— Проанализировав ситуацию, я решил, что у меня одно уязвимое место — дочь.

— И? — поторопила с ответом задумавшегося Незнамова гадалка.

— И нанял ей телохранителя, — закончил тот.

— И что же не помогло? — удивленно протянула Яна Борисовна.

— Как видите, — раздражаясь, ответил Дмитрий Германович.

— Извините, я сморозила глупость, — сказала Яна, отодвигая от себя пустую чашку.

— Уважаю людей, способных признать свои ошибки, — пробормотал Незнамов и, загибая поочердно пальцы продолжил: — Исчезла Галюся, раз. Телохранитель, два. И БМВ, на которой они ездили, три.

— Вы щедрый отец, — заметила Яна Борисовна, а про себя подумала, что таким образом Дмитрий Германович, очевидно, откупался от дочери, расплачиваясь за отсутствие теплоты и внимания.

— Она уже большая девочка, — махнул рукой Незнамов, — и машина ей была просто необходима.

Милославская посмотрела по сторонам и ненадолго задержала взгляд на рабочем столе Незнамова. Кроме компьютера, стопки каких-то бумаг, органайзера и кое-каких мелочей там стояла фотография формата «девять на тринадцать» в золоченой рамке.

— Это она? — несмело спросила Яна, разглядев на снимке рядом с высоким коротко стриженным парнем в джинсах стройную девушку с огненно-рыжими курчавыми волосами.

— И он, — кивнув, ответил Дмитрий Германович.

— Ее поклонник? — подняв брови, удивленно спросила гадалка.

— Телохрани-итель, — удрученный Яниным предположением, ответил Незнамов.

— М-м, — понимающе протянула Милославская.

Затем она поднялась с кресла, подошла к столу и, не спрашивая разрешения, взяла фотографию, чтобы получше разглядеть ее.

Галюсю она представляла себе совсем не такой, хотя ее облик и был полон взбалмошности, которая так присуща детям, воспитывающимся в семьях, ни в чем не знающих себе отказа. Рыжие ее волосы шапкой лежали на плечах, а на висках сильнее, чем везде, кучерявились и от того смешно торчали в разные стороны. Пронзительно-голубые глаза смотрели вызывающе-дерзко и, казалось, вот-вот сорвется с ярких тонких губ острое словцо.

— Терпеть не могу, когда она так одевается, — произнес Незнамов, подошедший к Милославской сзади и через ее плечо смотревший на снимок.

Яна перевела взгляд на коротенький Галюсин топик, узлом завязанный прямо под торчащими в разные стороны острыми маленькими грудями, и подумала, что одежда девушки вполне соответствует ее возрасту.

— Тем не менее вы выбрали именно этот снимок, — заметила она, повернувшись к Дмитрию Германовичу.

— Я? — ухмыльнувшись, произнес тот. — Да она меня заставила! Не поставишь, говорит, мою фотографию прямо перед своим носом, значит ты меня не любишь! Разве откажешь, когда тут такой ультиматум? И ведь выбрала именно то, что меня раздражает, шантажистка! — Незнамов перенял фотографию у Милославской и с нехарактерной для него теплотой посмотрев на нее, поставил ее обратно на стол.

Яна представила себе отчаяние Галюси, страдающей от дифицита отцовской любви, чем, впрочем, наверное, и был продиктован этот ее поступок.