Книга На крючке , страница 7 – Анастасия Валеева

— Боже мой, боже мой, — испуганно и удрученно приговаривал Браницкий, прикрывая то и дело рот ладонью.

— Господи! — вторила ему потрясенная открывшейся ей картиной разгрома Елизавета Петровна, с опасливой осторожностью переступавшая через горы выброшенной на пол одежды.

Яна прошла в спальню. Постель тоже была распотрошена. Простыни и подушки валялись на полу, матрас был нещадно изрезан.

— Черт! — заорал из кухни Руденко.

Все сбежались на его крик. Самойлов тупо смотрел на лежащее в неестественной позе тело.

— Нет, не ваза, а сковородка, — присевший на корточки Руденко взял через полотенце чугунную сковороду. — Ручка вон аж куда отлетела, — показал он под раковину.

Действительно, отлетевшая ручка подобно городошной бите прошлась по ряду пивных бутылок и банок, несколько из которых разлетелись вдребезги.

— Ой! — вскрикнула Елизавета Петровна, едва не шмякнувшись в обморок. К счастью, ее вовремя подхватил Самойлов.

— Уведи ее! — раздраженно бросил ему Руденко.

Сержант поволок ошарашенную женщину в гостиную.

— Вот так та-ак, — Браницкий стоял над трупом бледный, как полотно, но старался не показывать вида, что волнуется. — Кто же это ее?

— Мы бы тоже хотели это знать, — грубо ответил Руденко. — Ну, где ты там? — крикнул он Самойлову. — Иди, ты мне нужен. Надо вызвать экспертов. Ничего не трогать, еще раз говорю.

Он грозно посмотрел на Браницкого и взялся за рацию. Лев Сигизмундович удалился в гостиную, где на диване полулежала, глубоко откинувшись в подушки, Елизавета Петровна. Яна последовала за Браницким. Вскоре к ним присоединился и Руденко. Он по-хозяйски поднял опрокинутый стул, уселся на него и, окинув комнату цепким, все примечающим взглядом, обратился ко Льву Сигизмундовичу.

— Вы что-нибудь можете сказать о Галкиной?

Чувствуя в Руденко если и не противника, то натуру, во всем противоположную ему, Браницкий нахохлился, заложил ногу на ногу и, сделав неприступный вид, закурил.

— Да, могу. Женя была приятной девушкой.

— То есть? — потребовал уточнений Руденко, распознав в Браницком женственно-нездоровую натуру творческого работника.

Для него, милиционера, любая богема, богатая, нищая, творческая или играющая в творчество, была подозрительна, паразитарна, враждебна интересам трудового класса. Лейтенант не догадывался, что подобный взгляд на вещи он унаследовал от бывшего строя. В силу присущей ему наивности и простоты он полностью отождествлял себя с таким подходом, не удосуживаясь сделать критический разбор своим суждениям.

— Отзывчивая, душевно щедрая, хотя и вспыльчивая. Но это в ней говорила ее гордая натура, она не терпела неуважения со стороны пусть даже любимого человека! — торжественно изрек Браницкий.

Здесь Руденко продемонстрировал свою толстокожесть. Он тупо воззрился на Льва Сигизмундовича, ни одним мускулом не выдавая впечатления от услышанного панегирика и таким образом пробудив в Браницком наряду с досадой сладострастно-горькое чувство своей отъединенности от подобных грубых натур. Ибо такое высокое одиночество и приятно, и тяжело, оно задевает тщеславные струны души человека, но в то же время уводит его все дальше от шумной канители жизни, делая ипохондриком и меланхоликом. И только воинственный дух несогласия с прозой бытия, которой подчиняются низкие сердца, заставляет иных предпочесть гордой самоизоляции свободный поединок с пошлыми людишками. Вот о чем думал Браницкий, вертя в воздухе носком своей бежевой туфли.

— Вы хотите сказать, что у нее были конфликты с ее другом?

— Это неизбежно, — философским тоном заявил Браницкий. — Он не стоил ее.

— Ну уж это как сказать, — ожила Елизавета Петровна, — они были прекрасной парой.

У нее на глаза навернулись слезы.

— Ха-ха, — манерно рассмеялся Браницкий, — вы близоруки, Елизавета Петровна. Извините, что говорю вам это. Вы не видели внутренних баталий, так сказать. За фасадом счастливого союза вы проглядели трагедию душ, — высокопарно выразился он.

— Какую трагедию? — с пренебрежительным недоверием полюбопытствовал Руденко.

— А вот вы все время молчите, — сдержанно улыбнулся Браницкий Яне, явно симпатизируя ей. — Что вы на это скажете?

— Я не настолько хорошо знала девушку, чтобы судить, кто прав, — ответила Яна.

— Этот мафиози не мог дать Жене ничего хорошего, — скептически поджал губы Браницкий.

— Мафиози? — заинтересовался Руденко.

— Итальянский, — таинственно улыбнулся Лев Сигизмундович. — Он похож на итальянского мафиози, уверяю вас. Вы случайно не находили здесь его фото? — обратил он ироничный взгляд к лейтенанту.

— Не успел, мы же с вами вместе вошли, — буркнул Руденко, — К тому же тут, чувствую, полным-полно отпечатков. Фото подождет. Когда вы видели Галкину в последний раз?

Руденко приклеил ко Льву Сигизмундовичу наэлектризованный недоверием взгляд.

— Дня два назад видел, как она входила в подъезд. Наверное, у нее был выходной, — с беззаботно-манерным видом сказал Браницкий.

— Каков был характер ваших отношений? — в неожиданно резкой манере спросил Руденко.

— Соседский, ну, может быть, дружеский, — снисходительно улыбнулся Браницкий, — иногда мы вместе пили чай, перебрасывались парой-другой слов. Я, видите ли, литературный критик. Люблю поговорить на общие темы, а Женя кончила филфак, причем с хорошими оценками. У нас были темы для общения.

Браницкий кашлянул для солидности.

— Поня-атно, — мрачно процедил Руденко, словно тот факт, что у Галкиной и Браницкого находились общие темы для разговора, в чем-то изобличали последнего. — И она делилась с вами своими проблемами?

— Да, представьте себе. Она говорила об охлаждении со стороны своего кавалера, Антона. Она переживала.

— И когда началось это охлаждение? — не отрывал от него напряженного взгляда Руденко.

— Да что-то около месяца назад, — трагически вздохнул Браницкий. — По крайней мере она в первый раз призналась мне в этом.

— Она не говорила, чем это было вызвано?

— Нет, она сама не знала, — грустно улыбнулся Браницкий. — Такое бывает в любви. Если вы хотите услышать мое мнение, то я думаю, что это не что иное, как сдергивание маски. Этот мафиози просто использовал ее. Понятное дело, она ему надоела. Прискучила.

— Она вам не говорила, где он работает?

— Да нигде — ведет праздный образ жизни, — презрительно хмыкнул Браницкий. — Нет, я понимаю, когда поэт, художник, натура творческая ищет применения своим силам и не находит в нашей пошлой действительности, но этот… — он сделал кислую мину, — просто ничего не делает и все. Папа у него — шишка, держатель казино. В этом казино и работала Женя.